Два дня до солнца - Марина Сергеевна Комарова
Меня передергивает. Так, это ещё что такое? Какие ресурсы? Дайте мне только вернуться, вытрясу из Чеха всю правду.
Земля внезапно содрогается. Я это скорее вижу, чем чувствую.
И вдруг понимаю, что появился ещё один действующий персонаж. Это… женщина.
Она не то чтобы полная, но такая… сильно заметная. Рыжие кудрявые волосы, кокетливая шляпка с желтенькими цветами на черном поле. Бордовое полупальто в свете ночных фонарей кажется немного блеклым, но ни в коем случае не старым. Туфли с каблуками-рюмочками ― совершенно неожиданно для такой комплекции. При этом дама держится очень уверенно. Кажется, мне есть чему поучиться.
На её губах оранжевая помада, а брови аккуратно подведены коричневым карандашом. Но вот глаза… В них смотришь и падаешь. Лёд. Стынь. Камень. Там настолько светло, что кажется, каждую клеточку пронизывают лучи. От этого одновременно холодно и безумно, словно рядом горит огонёк, к которому можно протянуть руки и погреться.
Она делает шаг вперед, и вдруг триги останавливаются, будто не хотят с ней связываться.
Только сейчас понимаю, что в её пальцах очаровательной мягкой округлости зажата сигаретка. Или папироска? Что-то есть в ней такое… исконно одесское, до ужаса несочетаемое и в то же время правильное, а ещё… такое, от чего внутри все замирает.
Дама смотрит то на Чеха, то на Заграева.
Она легонько сбивает пепел вниз, и блик света падает на кроваво-красный ноготь, чуть загнутый, скорее короткий, чем длинный.
― Мужчины, ― произносит она низким голосом. ― Изверги рода человеческого. Стоит только старой больной женщине немного задремать, как вы норовите разнести в пух и прах всё на своём пути.
От её голоса, кажется, вибрирует воздух, будто от звучания огромного колокола. Я украдкой смотрю на Чеха и Заграева, жду, что они засмеются, но… оба молчат. При этом ощущение, что не просто молчат, а очень напряженно молчат.
― Эммик, отойдите от театра, он видел столько, что больше не хочет, ― тем временем продолжает она.
― Сара Абрамовна, вы как всегда знаете, что сказать, ― ухмыляется Заграев, медленно принимая вертикальное положение.
― Ша, Артур, ― ни капли не смущается она. ― С тобой та же история. Если ты мне сделаешь нервы, я тебе сделаю скандал, и всем будет хорошо.
Заграев чуть прищуривается, но не спорит. И мне это тоже не понятно.
Сара. Сара Абрамовна.
Сомнений в национальности женщины нет. Но кто она? И почему такая реакция?
Она медленно, но уверенно приближается ко мне. От папироски вверх тянется тонкий дымок, и в какой-то момент я понимаю, что она не уменьшается.
Сара Абрамовна останавливается возле меня. Делает легкое движение рукой, и триги отлетают в сторону. Оу. Они точно не хотят с ней связываться.
Она тоже склоняется ко мне. Касается пальцами щеки, медленно проводит по скуле. От прикосновения вспыхивает жар, едва сдерживаюсь, чтобы не охнуть. Не вижу отсюда светлых-светлых глаз, но чувствую, как они изучают меня. Очень внимательно, каждую черточку.
Потом она легонько щелкает меня по носу.
От неожиданности я ойкаю и распахиваю глаза. Ощущаю холод брусчатки, запах металла и бензина. Вижу Сару Абрамовну, которая уже поднялась.
Она задумчиво затягивается, потом поворачивается к Чеху и бросает одно-единственное слово:
― Якорь.
О чем она? Какой ещё якорь?
― Варианты? ― холодно интересуется Чех.
Я хмурюсь. Так, что-то я вообще запутался. Мысли прыгают одна на одну, ведут себя настолько проказливо и бессовестно, что хочется материться.
Сара Абрамовна изучающе смотрит на меня, потом на Заграева. После чего переводит взгляд на Чеха.
― Разделим, ― произносит она с какой-то странной интонацией.
Что ещё значит «разделим»?
― Годится, ― отвечает Чех.
В одно мгновение я глохну, перед глазами все затягивается непроницаемой тьмой, и сознание отступает туда, где слышны шелест морских волн и шипение крохотных змей…
***
Я открываю глаза оттого, что меня кто-то толкает в бок.
Голова гудит, за окном серое небо, мерзкий накрапывающий дождик, блекло-желтые поля. Стоп. Поля. Дорога. А я на это все смотрю вообще в окно.
Кое-как принимаю сидячее положение ― и осознаю, что нахожусь на заднем сидении машины Чеха. Самого Чеха нет, зато Ябо расположился на пассажирском месте рядом с водительским.
Он поворачивается ко мне.
― Ну как? Голова болит?
Как ни странно, не могу расслышать в его словах попытки подколоть и поиздеваться.
― Так себе, ― признаюсь я. ― Где мы? Как я тут оказался?
― Телом, ― охотно отвечает Ябо. ― Вчера тебя Чех доставил именно бессознательным телом, сказал руками не трогать, уложил на диван и велел быть готовым на утро отчаливать.
Я хмурюсь, пытаясь вспомнить хоть что-то, но безуспешно, полный ноль. Последнее, что я помню, так это дорогу перед Оперным театром и… тех, кто был вокруг. После этого я вмиг забываю про поганое самочувствие, потому что вспоминаю разговор женщины по имени Сара Абрамовна и остальных.
От мыслей меня отвлекают открывшаяся дверца. Чех садится и сует Ябо в руки стаканчик с кофе и какой-то сэндвич.
― Я хотел с ветчиной.
― Жрите, товарищ дорогой, что дают, ― ни капли не смущается Чех, бросает на меня взгляд. ― Ты как?
― Отвратно. А…
― Выходи, перекусим и кое-что расскажу.
Ябо фыркает. Ну да, ему с такой рожей не выйти, хотя нигде нет людей. До меня доходит, что мы стоим возле заправки, мимо как раз проскакивает вишневая машина.
Я выхожу, делаю глубокий вдох. Воздух влажный, какой-то мягкий, хочется дышать и дышать. От дождя волосы сразу намокают, но спешить в укрытие совсем не хочется. Это самая настоящая осень. Так бы и стоял.
Но Чех тянет меня за рукав.
― Пошли, времени не так много.
― Не боишься оставлять Ябо в машине? ― интересуюсь я, следуя за ним, и поддеваю носком обуви ворох желтых листьев.
― Уже выяснил, что далеко он не уедет, ― не смущается Чех, открывая стеклянную дверь, ― к тому же не завтракал. Поэтому единственное занятие нашей фейспалмной проблемы ― еда. Высовываться не будет, ибо понимает, что сейчас ему это не на руку.
Внутри, я понимаю, что тут не просто магазинчик, а есть маленькая зона, чтобы перекусить.
― Давай выбирай, ― кивает Чех в сторону стеклянного прилавка, где разместился весьма неплохой ассортимент. Не только перекус, как у Ябо, но и вполне человеческая картошка, колбаски, салаты и даже суп с фрикадельками. Очаровательно.
Мы занимаем столик у
