Два дня до солнца - Марина Сергеевна Комарова
― Пишешь, ― кивает Ярасланов, отворачивается и, сцепив руки замком сзади, отходит на несколько шагов.
Мой взгляд невольно задерживается на его спине. Всё чисто, прямая осанка. Только почему мне кажется, что все это обман? И где-то там, под бархатом светлой кожи должны быть косые рваные шрамы от крыльев?
Моргаю, протираю глаза. Нет, ничего необычного, спина как спина.
― Вспомни то состояние, Антон, когда ты пишешь не то, что нужно для логики сюжета, не связующую сцену, не диалог, необходимый для развития персонажа, а… пишешь душой. Когда пальцы не успевают за мыслями, когда словно проваливаешься в другое измерение и пишешь-пишешь-пишешь под неслышную диктовку, а внутри всё аж сжимается от восторга.
Чем дальше я его слушаю, тем холоднее становится в комнате. Ведь это точное моё состояние в момент написания всего, что связано с Алкестой. И не только с ней…
Каждый раз, когда я описываю какое-то сверхъестественное существо, именно так себя и чувствую ― далеко от реальности. И как-то уж выходит, что ни одно из них нельзя назвать ни добрым, ни ласковым.
Осознание настолько оглушительно, что получается только молчать.
― Вот это, ― продолжает Ярасланов, ― ключ к тому, чтобы стать Создателем. Кроме этого, бывает, просыпается дар. Не спрашивай, каким именно образом. Это не взвесить на весах, не пощупать руками, он просто есть.
― Звучит невероятно, ― с трудом произношу я.
― Происходит ещё невероятнее, ― фыркает он. Совсем как Фроня, когда я пытаюсь предложить ему недостойную его пушистейства еду.
Ярасласнов всё же снова поворачивается ко мне:
― Задумайся над этим «невероятно», Антон. Это как… как талант. Никто не может его измерить, но все знают, что он есть. Бесспорно, есть. Талантливый человек может сделать намного больше в любой сфере, по сравнению с тем, кто талантом не обладает, не так ли?
Я молчу. В его словах действительно есть логика. Другой вопрос, что всё равно сложно поверить. Но всё же я беру себя в руки и выдыхаю:
― Допустим. Допустим, я согласен. Но что дальше? Почему всё произошло именно здесь? Почему ты со мной? И да, для чего хочешь меня убить?
Он смотрит на меня совершенно невинно. Сущий ангел. Да, обычно сущий не используют со словом «ангел». Но тут именно так. Ангел, при виде которого дьявол задумается осенить себя крестным знамением.
― То есть сначала меня интриговали и запугивали, а теперь обвиняют, ― продолжаю я, игнорируя его молчание. ― Что дальше? Угрозы?
― Драка, говорил же, ― не смущается Ярасланов. ― Раз уж иначе тебе никак не вставить мозги.
Но он остается на приличном расстоянии. Кулаком не дотянешься, как бы ни хотел.
― Каким боком моя поездка связана с… с тем, что происходит?
Он театрально разводит руками.
― Я бы хотел сказать, что не знаю, но… знаю. Уж так вышло, что там, где ты родился и живешь, защиты от всякой хтони больше, чем в других местах.
Хтонь.
Я сам люблю использовать это слово, когда пытаюсь обозначить нечто непонятное, страшное и сверхъестественное. Хотя последнее необязательно. Просто хтонь… её сердцем чувствуешь.
Вот и он произнес это как-то по-особенному. Я в его книге с таким ещё не встречался, но где гарантия, что термин мы используем не одинаково?
Сам вздрагиваю от накативших мыслей. К чему это всё вообще?
― Видишь ли, ― продолжает Ярасланов, ― в каждом месте есть те, кого, живя обычной жизнью, ты не замечаешь. Но это не значит, что мир таков, каким ты его видишь. Вспомни последние несколько дней. Что странного произошло за это время?
Я хмурюсь. Произошло дофига и трошки, как говорит соседка Анна Назаровна. Но, пожалуй, самым подозрительным было… была встреча.
― Встреча с очень странным мужчиной. На набережной, ― произношу и внимательно смотрю на Ярасланова.
Раз спрашивает, значит, точно что-то знает.
Он чуть склоняет голову к плечу, светлые волосы падают, солнце высеребривает часть прядей.
― Городовой, ― говорит так, будто это всё может объяснить.
Я молча смотрю на него, пытаясь не утонуть в зелено-голубых волнах взгляда, от которого словно стальной рукой сжимает горло. Есть нечто такое в том, как он смотрит. Будто заглядывает куда-то под кожу, под кости, выворачивает нутро наизнанку, пытается рассмотреть то, что не видно.
― Кто такой Городовой? ― хрипло спрашиваю я.
― Тот, кто следит за порядком в городе.
― А я думал, он называется мэр, ― не могу не съехидничать.
Понимаю, это несусветная глупость, просто брякаю то, что пришло в голову. Это единственный способ ухватиться за прежнюю реальность. Остаться там, где все ясно и понятно. Где нет оживших чудовищ, нет страха неизвестного, нет пошатнувшегося мира.
Я делаю глубокий вдох, чтобы хоть как-то собраться и настроиться на восприятие информации. Выходит отвратительно. Ярасланов рассказывает, кто такой Городовой, чем он занимается, и… что никак не относится в смертным.
В голове это не укладывается.
Ярасланов словно всё понимает и замолкает. Потом переводит взгляд на часы.
― Собирайся, Антон. Времени не так много.
― Собираться? ― изумленно переспрашиваю я.
Ярасланов усмехается:
― Да, на все про всё полтора часа, потом ― на вокзал.
― Но…
― Игорь знает то, что ему надо. И что ты уедешь, тоже знает. Поэтому обиды не будет, поисков тоже. Тебе нужно как можно скорее оказаться в Херсоне. Поэтому мы уезжаем.
― Мы?!
Он невинно смотрит на меня:
― Да. Я тебя сопровождаю. Понимаю, что совсем не похож на спутника твоей мечты, но ничего. Тебе понравится.
Глава 14. Кто тебя придумал?
Те, о ком не знает Антон Шуткач
8 лет назад
Что интересно, моё тело лежит на брусчатке, а вот я как-то всё вижу сверху. Чех стоит напротив Заграева. Но того явно это не интересует. Потому что он медленно приседает возле меня, проводит рукой по плечу и чуть сжимает. Склоняется. Белые волосы падают, закрывая его лицо. Но я прекрасно вижу, как он втягивает воздух, словно пытаясь что-то учуять. Запах, который исходит от меня. Странно. Там точно ничего необычного.
На губах Заграева неожиданно появляется улыбка ― нехорошая такая и в то же время безумно предвкушающая. Живой глаз теперь горит так же, как и второй, который сплошное опаловое пламя.
― О-о-о, как… ― Он переводит взгляд на Чеха. ― Что ж молчал,
