Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
— Ты — необыкновенная, Ива. Как Горький мог тебя отпустить? — прошептал вдруг тихо Князев. — Но ваш с ним пуэр все же редкое дерьмо.
Я посмотрела на него и улыбнулась, потом нежно погладила его по щеке и поцеловала.
— Спи, — прошептала в губы.
А сама вылезла из кровати, тихо скользнула из комнаты и прикрыла двери. Чтобы тут же задохнуться немой болью и отчаянием. Кое-как одевшись, я вытянула пачку сигарет с дальней полки кухонного шкафа и вышла на улицу… и тут же сдавленно всхлипнула, стараясь не разреветься. Слезы покатились по щекам, в груди невыносимо сдавило, и я поспешила чиркнуть зажигалкой.
Ну а что ты хотела, Ива? Что можно кого-то просто так пристрелить?..
Хоть бы Стас не пошел сейчас выяснять, почему у него сердце колотится в горле. Потому что если он придет за мной, я ему сейчас все и расскажу…
Глава 8
Ну и что ее настолько жрет?
Я лежал в темноте и чувствовал, как постепенно заходится сердце в груди. А потом его будто сдавливает тисками, и оно пускается барабанить в ребра и бить молотком по вискам.
Мне казалось, начни я привычно анализировать все, то понять будет не сложно. Но я не хотел ничего знать. И все же привычка стягивать разрозненные слова, взгляды, обрывки увиденного и услышанного так просто не выключается. Это все билось в мозгу, зудело под кожей и мешало дышать, требуя внимания.
Я открыл глаза и уставился в потолок.
Ива что-то натворила.
И это что-то связано со мной.
Может, это заклинание, которым она связала наши сердца, меня убьет, и она это знает? Принесла меня в жертву науке за ненадобностью, а теперь раскаивается?
Быть может…
Что я чувствую по этому поводу?
Ничего.
Если мне суждено вот так сдохнуть — значит, судьба. В любом случае, Ива стоила того, чтобы провести с ней последние дни. Ну, это если мне действительно суждено сдохнуть.
Но что-то тут не сходилось гранями. Ива бы не сидела, сложа руки, и не плакала тихо на крыльце. Эта женщина бы билась за то, что ей дорого, до последнего вздоха. Может, не дорог я ей?
Может.
Она права, я же не знаю ее совсем.
Захотелось присоединиться к ней и покурить. Просто помолчать рядом, не требуя объяснений. Мне плевать, что она что-то натворила. Я только не прощу ей лжи. Наверное. А, может, прощу ей вообще все.
Я усмехнулся в тишине.
Ее я не знал? Я даже сам себя теперь не узнаю. Я знал когда-то, будто в прошлой жизни. До встречи с ней я бы никогда не сомневался в себе. А теперь… Теперь, кажется, я понимаю отца. Есть такие женщины, как оказалось, которым ты готов простить многое. Лишь бы она еще раз прошла по краю твоей жизни, коснулась рукой, как только что Ива касалась моей щеки, и задержалась на несколько вздохов…
Нет, она не врет. И сейчас она плачет и мечется там, путаясь в своих желаниях, только потому, что она не врала мне, говоря «да».
Я медленно заполнил легкие воздухом, борясь с желанием пойти и вытрясти из этой женщины все, чего она так боится. Тихо хлопнула входная дверь, и через несколько вздохов ноздри заполнились запахом сигаретного дыма. На языке расцвела горечь одиночества, и я прикрыл глаза.
Не знаю, как уснул и когда. Из сна меня вырвала внезапно наставшая тишина. Будто только что все было нормально, а потом я услышал что-то тревожное… и все замерло вокруг в ожидании удара какой-то неясной угрозы. За окном — утро. Ива не приходила больше. Провела, видимо, на кухне остаток ночи.
— Да, — послышался голос Ивы. — Да, я слышу.
Я сел в кровати и повернул голову к двери в тот момент, как они открылись, и Ива замерла на пороге спальни с мобильником у уха. Ее лицо показалось слишком испуганным даже для ночи, полной душевных метаний. Взгляд растерянный, дрожащий. И означал он то, что наша передышка окончена.
Я молча протянул руку к мобильнику в ее руках.
— Князев, — сообщил без приветствий в трубку.
— Стас, на твой приют совершено покушение, — услышал я хриплый голос Давида. — Твой отец в больнице. В него стреляли.
Я медленно поднялся и машинально глянул на Иву, замершую рядом.
— Подробности, — попросил глухо. — Сначала отец…
— Игорь его оперирует. Пока неизвестно, насколько плохо.
В груди похолодело, и я перевел взгляд в окно.
— Дети?
— В доме был пожар, но никто не погиб. По крайней мере из тех, кого мы нашли. Часть разбежалась по лесу.
— Тогда я еду за детьми…
— Никуда ты не едешь. Мои справятся.
— Они не вернутся к чужим, Горький. Там половина настолько одичавшие, что лучше сдохнут. Кто-то может быть ранен, но за помощью они не придут к чужим.
— Приказ о твоем задержании еще не отозвали.
— Ну, значит, задержишь. Но, учитывая твою правовую изворотливость, думаю, я успею собрать своих детей в лесу прежде, чем ты меня поймаешь?
Я отвернулся от окна и направился мимо Ивы к стулу, на котором висели штаны.
Горький напряженно вздохнул в трубке.
— Ладно, — процедил с рычанием. — Постарайся никому не попасться.
— Твоих не задело? — холодно поинтересовался я. Ведь он обещал выставить охрану.
— Они не успели доехать. На приют напали в час ночи. Мои приехали, когда дом начал полыхать. Я сейчас на месте.
— Понял. Выезжаю.
— Стас, только держи голову холодной…
— Ты бы смог?
— Не знаю, — сдался Давид.
— Вот и я не знаю. До связи.
Когда я обернулся от окна, Ива уже стояла одетая.
— Ты никуда не едешь, — отрезал я и обошел ее. — Мобильник я у тебя возьму.
— Ты тут, вообще-то, не командуешь, — возразила она мне в спину. — Я еду с тобой. Детям может понадобиться помощь.
— Я не смогу защищать тебя и детей одновременно, Ива! — зарычал я, оборачиваясь.
— А я не смогу сидеть тут без связи с тобой и гадать, что у тебя происходит. Я нужна тебе сейчас. Ты один. — Она смотрела на меня уверенно и спокойно, давая понять, что именно ее спокойствие мне сейчас очень нужно. — Я
