Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
— Мы знаем друг друга несколько дней, — просипела я.
— Ты знаешь Игоря всю жизнь. Как тебе это помогло стать с ним счастливой? А с Горьким?
Я только вздохнула и прикрыла глаза.
— Я же взрослая женщина, Князев, — заворочалась упрямо. — А мне и правда хочется все послать к чертям и пуститься в этот омут с головой… С тобой.
— Это не омут, Ива. Это… то, чего нам обоим хочется.
— И чего же?
— Тебе хочется, чтобы тебя принимали такой неудобной, какой ты себя считаешь. Как там Горький сказал? — Он усмехнулся. — Непослушная, не домашняя…
— Ты слышал?
— И почему вы все так трепещите перед его авторитетом? — покачал он раздраженно головой.
— Ну разве он не прав?
Я продолжала пререкаться с Князевым только потому, что мне было очень приятно слушать его возражения. Будто бы меня осудили, а он — мой адвокат, который взялся за безнадежное дело.
— А ты как хочешь? Чтобы он был прав?
— Не даешь мне насладиться самодовольством, — усмехнулась я.
— Ива, ты на самом деле — маленькая девочка, — сжал он меня крепче. — Тебя слишком рано заставили стать взрослой. Но тебе не хотелось.
— Да, наверное, — прошептала я, едва не задыхаясь от откровения, которое происходило между нами.
— Будь, кем хочешь. Ты мне нравишься, — улыбнулся он. — И расскажи мне, наконец, о себе…
— Что тебе рассказать? — растерялась я.
— Началось, — усмехнулся он. — Все, что хочешь. Но чтобы потом не говорить, что я о тебе ничего не знаю. Я даже могу сдать экзамен, хочешь? Но мне нужно хотя бы раз прочитать билеты… Давай. Как ты докатилась до того, что сидишь сейчас со мной в одной ванной?
Я было прыснула, но усмешка сползла с лица.
— Ну, у меня где-то есть семья. Мать, отец, два брата. Но мы не общаемся почти.
— Почему?
— Отец у меня военный. И считал, что в семье должна быть строгая организация и дисциплина. Детей нельзя было баловать любовью и излишней опекой. Сыновья у него выросли достойными наследниками его титула и рода. А меня отправили в интернат, потому что смотреть за мной было некому. Мать вымоталась соответствовать его требованиям, и я даже рада была больше этого не видеть…
Да, Стас оказался и в этом прав. Меня и правда не любили те, от кого этой любви хотелось больше всего.
— Однажды я попала на летнюю практику в больницу. Мы вычищали там двор, красили заборы, двери, мусорные баки… Мне было лет двенадцать, кажется. Там я и познакомилась с Игорем. Мы сдружились. И он протащил меня внутрь операционного отделения. А потом я увидела твою мать. И мне захотелось стать такой же… — Я забылась, окунаясь в воспоминания. — Ты бы ее видел! Она мне казалась такой крутой! Сильная, смелая, самоотверженная, умная… Как она четко ставила цели перед командой, как решала сложившиеся ситуации и выходила из безвыходных стечений обстоятельств… Она меня восхищала.
Стас усмехнулся над ухом, и я вжала голову в плечи.
— Продолжай, — тихо попросил он и принялся приятно массировать плечи.
— Ну и все, собственно. Я заболела хирургией. Завидовала Игорю жутко. Ведь он проводил в больнице все свое время, а мне хоть и повезло завести знакомства, но все равно приходилось ждать каникул, чтобы снова попасть в хирургию на практику. Я не могла дождаться, когда поступлю в Академию. И твоя мама помогала мне готовиться к экзаменам вместе с Игорем. Ну и… вот. Пятнадцать лет пролетели, как один день…
Пока я рассказывала, Князев вытянул меня из ванной, укутал в полотенце и отвел в спальню.
— Так а с семьей все же что? Совсем не хотят тебя видеть?
Он уложил меня в кровать и лег рядом, подперев голову рукой.
— Мама звонит иногда, — усмехнулась я с горечью, глядя в потолок. — Передает мне приветы от отца и не теряет надежды образумить…
— Это как?
— Это вернуться в их жизнь и выйти удачно замуж. Предлагали к ним приехать, надеялись представить меня там кому-то… Но я не соответствую.
Стас только напряженно выдохнул и покачал головой. И мне захотелось найти в этом всем хоть что-то светлое.
— С братьями я общаюсь чаще, особенно с младшим. Он у меня каким-то образом не задубел душой на той военной должности, которую ему обеспечил отец. Умудряется даже вопреки его воле заниматься любимым делом — строит в поселке дома из дерева, сам все проектирует, занимается дизайном, отделкой…
— Вот как? — восхищенно улыбнулся Стас. — А старший?
— Старший — самая большая папина гордость, — усмехнулась я с горечью. — Дослужился до высшего статуса, командует в северном округе целым подразделением. А отец метит в Совет Высших. В общем, они слишком все заняты, чтобы… даже и не знаю... видеться со мной?
— Я даже не думал, что настолько прав на твой счет.
— И откуда ты только такой умный взялся? — улыбнулась я, любуясь им.
Он усмехнулся и притянул меня к себе:
— Мне жаль.
— Я давно свыклась, — прошептала я, принимая его сочувствие.
— А ты действительно чуть ли не всю жизнь знаешь Игоря, — задумчиво заметил он.
Захотелось сказать ему, что мы с Игорем и правда хорошо друг друга знаем и готовы на многое, если не на все. Но я промолчала, будто бы уже все, что я скажу, может быть использовано против.
— Ив?
— М? — поежилась я.
— Что это за чай такой отвратительный? До сих пор во рту привкус пыли.
Я прыснула.
— Это шутка что ли была? — оскалился Князев. — Вы с Горьким набрали земли с какой-то могилки?
— Ну ты и темнота, — протянула я, делая вид, что не замечаю, как он подминает меня под себя. — Это же пуэр! Эксклюзивный выдержанный китайский чай с крепким характером и вкусом. От него потом такой бодряк! Когда Горький научил меня его пить, у нас все отделение подсело…
Стас улыбался, а я что-то говорила-говорила… Про своего кота, про то, сколько раз сдавала на права, про любимое кафе в
