Не открывайте глаза, профессор! - Лея Болейн
— Это обособленная община, отдельная раса. Они себя людьми не считают, да и по сути таковыми не являются, хотя внешне отличаются от нас незначительно, можно даже вообще не распознать отличий. Но они есть. Более устойчивые, выносливые, живут долго. У них особая магия, они чувствуют растения, живые организмы… И очень сведущи в целительстве, в изготовлении лекарственных зелий. Магия!
— Что ж они не идут к нам учиться? — мрачно спросила я. Всё-таки обидно быть слабым и уязвимым человеком в мире, где живут одарённые расы. Истай хмыкнул.
— А чему они могут у нас научиться? Они и так всё знают, а что не знают, то чувствуют. Скорее уж, преподавать бы могли… но вряд ли захотят делиться секретами. Да и характер у них… не очень, — приятель задумчиво улыбнулся. — Гордые, самоуверенные, дети богов светлого горизонта. Даже капризные. С ними не договоришься.
— Но ты как-то смог, — заметила я.
— Давние дружеские связи, — Истай развёл руками, а потом неожиданно понизив голос, сказал. — У меня мать — лафийка.
Это было настолько неожиданно, что я чуть не села мимо стула. Не каждый день тебе признаются в своей принадлежности к нечеловеческой расе!
— Ты…
Истай засмеялся, но довольно невесело.
— Отец был человеком, я его никогда не видел. Может, он бросил мать, хотя я склоняюсь к тому, что дело в бабушке с дедушкой. Я тоже человек, как видишь, хотя кое-какие особенности унаследовал, но очень слабые. Не знаю, как так получилось… случайная связь. Наверное, мать оставила меня назло родичам, впрочем, по сути, назло мне. Восемь лет я прожил в лафийской общине, а потом меня отдали в человеческий приют.
— Как это? — растерялась я.
— А вот так. Они не любят людей, не любили и меня, слишком уж не похож на них. У матери наметился другой брачный союз… там немного иначе с этим обстоит, но не важно. Я стал совсем уж лишним, и меня запросто отправили в Виснею.
— Но они тоже твои родственники! Не чужие люди… я хотела сказать — не чужие!
Истай поморщился.
— По человеческим меркам, но не по их… Я не унаследовал лафийскую магию. Неважно, Тильда. Ты понимаешь теперь, почему мне бы не хотелось вашей связи с Мортенгейном? Ни к чему хорошему это не приводит. Людям не стоит связываться с древними магическими расами, пусть себе живут обособленно и замкнуто. Мы всегда будем для них чужими. Я был чужим даже для собственной матери, Тиль. Не питай иллюзий — ты будешь всегда чужой для Мортенгейна и его семьи. И если, не приведи боги, появится ребёнок — при случае вышвырнут из дома, как щенка, который сгрыз хозяйские сапоги. Я просто хотел… Я просто хотел, чтобы ты не забывала об этом.
Глава 16
Пара дней миновала мгновенно. Несмотря на якобы «тайну», новость про внеплановую аттестацию разлетелась по Храму Науки моментально. Храм закипел и забурлил чугунным ведьминым котлом, пробиться в библиотеку стало сложнее, чем на зимнюю распродажу Большого Виснейского рынка. И только адептка третьего курса Матильда Вэйд совершенно не думала о том, чтобы повторять анатомию, теорию хирургии, зельеварение, патологии человеческой расы и прочие мудрёные науки, кои должно знать юному адепту, не хотелось ей заседать в Академическом театре, перебирая кости и вдыхая сладковатый запах удерживающей от тления жидкости, и даже класть под подушку изображение святого Дуравия Левинтрасского, считавшегося покровителем сирых и убогих мозгом, сиречь ничего не знающих адептов, жаждущих золотых звёзд (ну, и знаний, конечно, как же, как же без знаний), не было никакого желания.
Денно и нощно Матильда Вэйд думала, как ей обмануть не в меру пронырливого дуплиша с острым волчьим нюхом и слухом и чувствительными сильными ладонями, одновременно решая сложную проблему по убеждению соседки в собственной адекватности.
В целом шанс выдать себя за неё был. Мои отрезанные волосы нахально продолжали расти, как на дрожжах, достигнув уже середины спины, у Агланы они были примерно на том же уровне. Если я надену её одежду… её нестираную одежду, пропахшую её запахом, и нанесу капельку её любимой ароматической воды поверх нейтрализатора… Не будет же профессор лапать и нюхать меня на виду у председателя комиссии из самого министерства!
Аглана выразительно разводила руками и стучала кулаком по голове, однако с моими доводами в итоге согласилась, хотя и ворчала более чем недовольно, особенно при акцентировании на том, что платье должно быть нестиранное. Но к душеведам с жалобами не отправилась — уже хорошо.
Вот только голос… Моих актёрских способностей для того, чтобы разговаривать, как Аглана, явно не хватало.
Оставалось только одно — перестать принимать чудо-зелье Истая — его очень кстати осталось на самом донышке — что я и сделала. Спустя несколько часов горло неприятно засаднило — я уже успела отвыкнуть от этого ощущения, зато в голове парадоксальным образом прояснилось.
А дальше моя посвежевшая голова осознала, что если даже Мортенгейн проглотит историю про пропавший, то есть весьма ненаигранно сипящий голос дерзкой адептки Вэйд, то её немыслимое поглупение и отсутствие знаний явно заставит его насторожиться. Так что я присоединилась к всеобщей вакханалии, прекрасно понимая, что дотянуть до уровня Агланы не смогу никак. За год — смогу. За несколько дней — без шансов.
Мортенгейн — спасибо ему большое — соизволил отступить в моих мыслях в эти напряжённые дни на задний план. «Притворись подругой, которая притворялась тобой»… Я мысленно хмыкнула. Голос осип сильнее, чем обычно, вероятно, лафийская пакость вызывала привыкание. В данном случае можно было смело сказать: оно и к лучшему.
* * *
Змеящаяся очередь к аудитории, где проводилась аттестация, наводила на довольно безрадостные воспоминания о поступлении. Вообще-то, с учётом количества студентов стоило сделать несколько одновременно принимающих комиссий, но хрен из министерства был в единственном количестве.
И дуплиш — тоже.
В аудиторию адептов запускали по полтора десятка, моя группа пошла испытывать счастье ближе к вечеру во второй день. Вопросы попались на удивление лёгкие, к счастью, излюбленной тематики Мортенгейна — мужской половой системы — не касавшиеся. Смешанные дистрофии, эмфизема легких, зубное гниение, вот и всё. Но стоило мне посмотреть на профессора, сидевшего аккурат посередине почтенной комиссии — две бойких дамы средних лет справа, два учёных старичка — слева, как последние хлипкие знания о деструктивных изменениях альвеол и нарушениях обменных процессов в паренхиме, строме и стенках сосудов органов и тканей засобирались в эмиграционный полёт прочь из головы. При этом я вдруг словно увидела его по-новому, глянула, что
