Сбежать от зверя. Прощение - Анна Григорьевна Владимирова
Черт.
– Зачем…
– А я тебе объясню. Если бы они зафиксировали попытку самоубийства, тебя бы уволили с поста. Да и вообще после такого не отмоешься. Там много неприятных последствий. В том числе и для твоей Кати.
Ну и забота! Если я стрелялся сам, почему тогда Катя утверждает, что мое ранение – ее рук дело? Как бы пробраться в квартиру, черт ее дери! А насчет «отмыться» мне стало плевать как никогда. Я не займу место Демьяна.
– Ладно, – вздохнул я. – Кажется, теперь можно пообедать.
– Завтра Эльдара выписывают, – поднялся он следом за мной.
– Трубку не берет, – проворчал я.
– Нормально все с ним. Переживает за Карину.
– Ладно. Надо будет заехать к нему. А Карина что?
– Трясется как заяц. После того как ты все разрулил, занимается с твоей же Катей время от времени…
И как Катя везде успевает?
– У нее вообще личной жизни, что ли, нет? Только моей жить может?
– Карина? – не понял Руслан.
– Катя. Ее розовые уши торчат из каждой истории со мной. Сейчас она открестилась от меня и снова взялась за мою семью.
– Зато у Карины нет никакого срыва, – пожал он плечами. – Катя, видимо, профи в этом.
– Рус, – обернулся я и серьезно посмотрел на него, – нарой мне на Катю все, что сможешь.
Да что это за «темная лошадь» такая? Дочь ведьмака, ведьма под прикрытием, психиатр, хирург… и просто очень красивая женщина. У этой девочки вообще есть какая-то жизнь, кроме работы? Или она приставлена ко мне во всем меня контролировать вместе с семьей? Довлатыч так и сказал, что просил ее присмотреть… Но зачем? Так верил в то, что я помогу ему со Стереговым? Хотя скорее использовал. Ему попалась Марина, а вместе с ней и я. И Катя стала нашим ангелом-хранителем, который даже в квартиру ко мне прилетел, чтобы спасти…
А работает ли она с дедом заодно? Кажется, наоборот. Тот бы меня уже где-то скормил тому же Стерегову, чтобы получить повод его прижать, но Катя оказывается везде поперек. Как она испугалась, когда застигла нас с Артуром в моем бывшем номере ночью…
– Я попробую, – хмурился Руслн, делая пометки в мобильном. – Во сколько завтра выписывают Эльдара?
– Я узнаю точно и напишу.
Мы перекусили в ближайшем кафе, и я нашел весьма приятным сменить тему и расспросить Руслана о жизни. Мы знакомы с его детства, но о последних его годах я знаю плохо. Больше всего впечатлил рассказ о детском приюте для особенных подопечных, который он открыл. Но и его успехи в бизнесе тоже поражали. Оставался только вопрос: какого черта он еще ликвидатор? Но это не мое дело.
На какую-то секунду я даже поймал себя на том, что хотел бы вот такого сына. Да, мысль дерьмовая. От слабости. Эльдара я любил, но, по ощущениям, в том месте, где жила моя привязанность к нему, все вечно выгорало от страха и уже плохо заживало, не переставая ныть. Я привык к этой боли. Стоило подумать о нем, становилось физически нестерпимо.
Но и это не могло сравниться с тем, что свалилось на меня, когда я вернулся вечером в нашу с Мариной квартиру. Долго ходил кругами вокруг здания, курил, думал… А по сути – набирался смелости остаться одному на пепелище воспоминаний снова. Как же это все было знакомо! Не хватало только кресла у потухшего камина.
Зато у меня снова был дождь…
– Ты так простынешь. – Хлопнула тихо балконная дверь.
– Оборотни не простывают, Катя.
– Ты после операции.
Я открыл глаза и повернул к ней голову. Вся взъерошенная, уставшая… А теперь еще и мокнет вместе со мной тут.
– Принесла чего нового в потайном кармане?
– Нет, – насупилась она и обессилено оперлась на стенку рядом.
– И долго ты еще будешь охранять меня на износ? – склонил голову набок, всматриваясь в ее лицо. Катя застыла взглядом где-то на парке, потом заморгала часто и тяжело вздохнула. – Кажется, ты научилась у меня всему самому плохому и теперь сама претендуешь попасть качестве пациента в свое психиатрическое отделение.
Она зажмурилась и откинулась затылком на стенку, позволяя дождю бить по лицу. Что-то ее жрет, да… И это вовсе не про любовь ко мне. А может, и про нее тоже. Но я не склонен себе льстить.
– Ты не простишь меня, – тихо отозвалась она.
– За что? – подобрался я.
– Тахир, я хочу, чтобы ты знал. Я правда стараюсь тебя вытащить, помочь, но не всегда делаю правильно…
Она вдруг шмыгнула носом и разрыдалась, обнимая себя руками.
Я притянул ее к себе и обнял, прикрывая глаза. Только ее вещи и волосы пахли слишком стерильно, чтобы расслабиться хотя бы на пару минут – ведьма заявилась ко мне без каких-либо запахов. А это значило, что ей есть что скрывать. И снова подумалось о том «секретаре» с утра.
– Я это учту, когда буду крутить твою шею, – прошептал ей зло на ухо и сдавил ее затылок, притягивая к лицу.
Катя замерла, уперевшись мне в грудь ладонями, но ей будто стало безразлично.
– Занимай очередь, – усмехнулась, глядя мне в глаза. – Но не думаю, что успеешь опередить других.
Мы еще какое-то время посверлили друг друга взглядами, и я выпустил ее, чувствуя, как ощутимо она пошатнулась. Но я не мог ее держать. Не ее мне нужно было спасать. Я вообще не способен спасти кого-то…
Даже себя.
Почему я повелся на уговоры ведьмака? Почему я все еще служу системе, а не ломаю хребет Стерегову и не имею возможности посмотреть своей женщине в глаза? Почему я снова позволяю втянуть себя в борьбу, да еще и на стороне ведьмаков? Не плевать ли, что они там делают с оборотнями в своем институте?
Не плевать.
Если ведьмам не дать по зубам, они снова решат, что им можно все. Калечить наших детей, отбирать у нас женщин, лишать счастья и жизни нас самих. Нас и так раскидало по периферии. Ведьмаки правят городом, а мы существуем на обочинах их мира по их правилам в своих поселках, а по сути – резервациях. Тех оборотней, кто мог противостоять им на равных, очень мало. Неудивительно, что ведьмаки чувствуют себя свободными решать за нас. Удивительно другое – договоры между нами еще соблюдаются.
Я открыл
