Отвергнутая жена - Мартиша Риш
На губах ведьмы ярче разыгралась улыбка в предвкушении будущего счастья и мести. Она еще раз перевела взгляд на Розена, с удовольствием оценила глубокие тени, которые залегли на его щеках, красные глаза, сжатые зубы.
- Ты потерял все, любимый. И никогда не найдешь утешения, - весело произнесла она, - И женщины другой не познаешь. Я проклинаю тебя!
- Люция, - прохрипел барон.
Сейчас он готов был пойти на все, лишь бы избавить себя от кошмара этого дня. Или целой жизни? Вдруг он совершил ошибку? Вдруг жена не виновна?
В висках Розена застучало. Но ведь она его прокляла при всех, не побоялась даже священника! Порочная девка, колдунья, ведьма, любимая женщина... Такой и вправду никогда больше не посчастливится встретить. И потом, Люция всегда была остра на язык и никогда не боялась его. Она одна могла дразнить барона, словно кота. Играла с ним, бывало даже за усы дергала, а потом, когда он начинал злиться, становилась желанной добычей и они наслаждались друг другом в любовной игре. Так, может, и сейчас так же? Может, Люция шалит? Что, если жена потеряла рассудок от горя?
Ведьму грубо толкнули в спину и заперли в клетке. Розен рассвирепел, поднялся из-за стола. Ему бы ударить стражей, растолковать им, кого они посмели тронуть руками! Его собственную жену! Ладонь градоначальника опустилась на запястье барона.
- Не поддавайтесь ее чарам.
Розен к собственному удивлению подчинился. Люция расположилась в клетке, будто взошла на престол. И снова она смотрит на него. Любимая колдунья, бесовка, и глаза-то полыхают у нее ярко, будто два солнца или две луны сразу. Медовые, лукавые, невозможные. Если б только ее можно было обнять, повернуть назад все. Если б Розен знал, чем дело закончится, он бы никогда не стал обвинять Люцию.
- Начинайте! Я жду, - выгнула изящные брови женщина.
Она неотрывно смотрела на мужа. Силилась запомнить его на всю жизнь. В ее малыше течет кровь отца, кровь предателя, кровь барона. Зенон вырастет и непременно станет похож на Розена, пусть не душой, но характером и внешностью. Он вырастет большим, сильным, смелым. И никогда не увидит отца, от Розена через пятьсот лет ничего не останется – ни изображения, ни иллюзии. Зенону нечего будет показать, он не узнает от кого произошел. Обидно, пожалуй, но по-другому уже не будет. Может быть, останется от Розена хоть барельеф на стене. Пятьсот лет - это так много, а мальчику важно знать, кем был его отец. Предателей не прощают, и она не сможет простить мужа. Никогда, ни за что. Но сыну расскажет об отце только хорошее. Нельзя ему знать о том, какая кровь бьется в его жилах. Кровь убийцы, который покусился на самое дорогое, что только есть у мужчины – на мать своего ребенка, да еще первенца, сына!
Розен не мог выдержать тоскливого взгляда его вольной птички, которую заперли в клетку. Того и гляди слезы проступят на суровых щеках. Если бы только он мог все изменить! Пусть осудят, он убьёт каждого, кто восстанет против него, против его воли.
- Крепитесь, барон. С нами священник, он поможет развеять чары.
- Нет чар крепче любви, - оскалился Розен и снова почти встал со своего места. Но тут голос подал отец Паул и вновь в душе барона погасла надежда.
- Я призываю к ответу свидетеля преступлений колдуньи Люции. Пусть добропорядочный горожанин, в чьих словах не посмеет усомниться никто из нас, выступит первым. Мельник Рой, не бойтесь ответить честно. Я сдержу колдовство крестным знамением!
Паул перекрестил клетку. Розен будто впервые увидел распятие. Как же так выходит? Ведь Люция молилась, он сам это видел! Она касалась распятия, она трогала католический крест, который он носил, не снимая. Колдунья просто не могла бы так поступать! Он ошибся и должен это признать. Вот только голос охрип, но ничего, он выступит позже, покается, заявит об ошибке.
Крупные пальцы в массивных перстнях сжали свиток, тот словно испуганно скорчился. Розен выбросил ненужный более предмет в сторону. К черту молитвы. Эта женщина – его жена. Остальное ничего не значит! Он ее засадил в клетку, он и вызволит. И каяться станет перед Люцией, прощение будет просить столько сколько потребуется. Только б ведьма смогла простить его!
Глава 10
Мельник был растерян, он не знал, что говорить. С одной стороны в него упирался взгляд зверя – яростное сверкание очей Розена. С другой – куда более милосердный и даже немного веселый взгляд ведьмы. Лукавая улыбка, как и всегда, сияла на ее лице ярче любого украшения. Черные волосы струились по белому одеянию. Ведьмы другие, он сам видел, как они кричат, как бранятся и сыплют проклятия на пути к костру – был в столице по делу однажды. Может, еще не время? А может статься, Люция вовсе никакая не ведьма. Не зря же барон отвалил целую пригоршню золотых, чтоб он, мельник, рассказал все как есть. Но и в клетке напрасно женщин не запирают. Чудные дела! Кто бы подсказал, что тут происходит!
- Колдовка, - мельник запнулся, начал он явно не с того, сам это понял и сразу замялся, - Баронесса, то есть Люция, никогда не... - голос мужчины потерялся в мертвенной тишине. Он сглотнул и едва смог продолжить, - Она не... превращалась в кошку. Вот было дело на той недельке, Люция заглянула ко мне за размолом чечевицы.
- И зачем же он ей понадобился, уж не для колдовского ли зелья? - свел вместе брови градоначальник.
- А? Не, - мельник досадливо отверг вопрос рукой, - Пряничного теста, говорит, замесить хочу. Муки чечевичной не нашлось на кухне.
- Вы хоть раз видели сами, чтоб высокородная дама пекла?
- Ну, кто ж меня на их кухню-то пустит. Сам не видал, но повара рассказывали. И пироги, и лепешки, и так еще всякого по мелочи - все сама печёт. Чтоб мужу угодить, значит. То одного помола спросит, то другого и все не по многу. Часто ко мне на мельницу заглядывала. Нет бы сразу мешок намолоть. Но вкус-то у свежей муки отличается, зерно самый запах дает.
- Выходит, Люция постоянно обращалась на мельницу с тем, чтоб приворожить
