Пес бездны, назад! (СИ) - Анастасия Разумовская
— Нет, — Герман нахмурился.
— Слабее?
— Нет. Размер груди — сугубо твоё личное дело.
— Ты за естественность?
— Я за здравый смысл. Лично меня всё устраивает. Так что насчёт пообедать?
— А знаешь, что… Я, как партнёр, за Диану Михайловну. Симпатичная ж девчуля.
— Издеваешься? Чтобы влететь ещё тысяч на триста?
— Зато ты будешь домой пораньше возвращаться, — рассмеялась Вера и соскочила. — Вечера — самое томительное время суток. Я поняла это только с тобой. Хорошо, давай пообедаем. Сейчас заскочу кое-куда и через пятнадцать минут жду тебя в холле.
Она мягко притворила за собой дверь, оставив после себя тонкий аромат сирени. Герман покосился на экран ноута. И увидел сообщение, робко ожидавшее его внимания.
«Герман Павлович, я не смогу выплатить вам всю сумму. Вы подадите на меня в суд?».
Мужчина выдохнул. Сложил пальцы домиком, ударив подушечками друг от друга. Сообщение не было голосовым, но он словно услышал ноющую дрожь в голосе бывшей коллеги.
«Нет. Елена Борисовна, ошибки совершали все, так или иначе. И я в том числе. Ошибки — неизбежная часть становления в профессии».
«Но не такие, конечно», — подумал он, откинувшись на спинку кресла.
Ей нужно было время, чтобы осознать его слова. Леночка только-только закончила архитектурный колледж, и найти работу по специальности девчонке было до крайности сложно. Герман отлично понимал это. Это была очень робкая девочка с рыжеватой толстой косичкой, в растянутом свитере, несмотря на лето, и джинсах, аккуратно порезанных ножиком. Первое время она испуганно шарахалась от всех мужчин фирмы. Вера отчего-то сразу невзлюбила Леночку, а вот Герману юная сотрудница показалась старательной.
«Вы на меня не сердитесь?» — робкое.
Герман поднял брови и хмыкнул. Как бы так помягче сказать?
«Сержусь. Вместо того, чтобы поговорить со мной и решить все вопросы, вы мне положили на стол бумагу об увольнении и трусливо сбежали. Лена, разве так поступают взрослые люди?».
Она молчала долго. Наверное, плакала. Глазки Леночки вечно были на мокром месте.
«Простите».
Ну наконец-то.
«Я даю вам время до 18.00. Если вы успеете приехать и забрать своё заявление, то, уверен, мы сможем с вами решить все рабочие вопросы рабочим порядком».
«Спасибо. Я согласна, чтобы вы удерживали с моей зарплаты. Но совсем бесплатно я не могу работать: у меня мама и собака больная».
«Удерживать было бы неплохо, — подумал Герман. — Да вот только ты раньше протянешь ноги». И напечатал быстро и категорично:
«Покроем за счёт фондов. Этот вопрос мы с вами тоже решим».
Пробежал взглядом ответное спасибо, захлопнул ноут и направился на выход. Теперь бы ещё уладить вопрос с Артёмом и его неожиданно вернувшейся пассией. Вот только как? Непохоже было, что бы Алиса лгала про амнезию. Но что это меняло?
Глава 8
Асоциальный элемент
Осень с трудом досидела до обеденного перерыва, а потом стремительно выбежала из школы, даже не заглянув в гардероб. На улице печалился дождь, но это было неважно.
Одноклассники словно разом поверили в грязную сплетню Камиллы. Парни откровенно терроризировали девочку в личных сообщениях, без намёков, прямо спрашивая о стоимости услуг. Даже абсолютно незнакомые личности присылали отвратительные фото, и Осень едва успевала блокировать сволочей.
Девочка добежала до реки, спустилась вниз, к самой Карповке, и открыла зеркальце.
— Нахрен мне твоя помощь! — зашипела сквозь слёзы. — Всё стало только хуже! Намного-намного хуже! Теперь все считают меня проституткой! Потому что никак иначе я бы эти деньги заработать не смогла.
Эй спрыгнул с чёрного трона, убрал сотовый в карман и заржал.
— Ох, детишки. Ты бы и на трассе не смогла. Честно. Твоя девственность таких денег не стоит, крошка. А часовая оплата шлюх не заоблачна…
— Я сейчас тебя выкину, — звенящим от слов голосом процедила Осень.
— Ладно-ладно, — он протянул руки ладонями вперёд в примиряющем жесте. — И кто у нас такой остроумный?
— Камилла. Эльвира. Лиза… Да все!
— А наш эльф?
— Витэль с Камиллой…
— И что ты сделала или сказала в ответ?
— А что я могла⁈ Я всех послала.
Осень даже уточнила куда. Материться было бомбически приятно.
— М-да, — хмыкнул Эй. — Дай нищенке миллионы, и она всё равно останется нищенкой.
Его презрительная ухмылка больно резанула душу. Осень с силой цапнула себя зубами за губу, пытаясь удержать неудержимые слёзы.
— А что я должна была сделать⁈ — закричала, не заботясь уже о том, что её услышат.
— Ну-у… Утопиться, например? Можно с Дворцового моста. Ради эпичности момента.
Сволочь! Какая же он всё-таки сволочь. Осень размахнулась и швырнула зеркальце в тёмные металлические воды Карповки. Развернулась и, ссутулившись, побрела прочь. Лучше уж совсем никакой помощи, чем вот такая.
Она перешла на другую сторону, миновала решётку Ботанического сада, постояла на Аптекарской набережной, там, где едва не бросилась в воду Большой Невки. Ненависть мутила душу. Слёзы уже высохли, а вот сердце тяжелело, точно превращаясь в камень. Телефон затренькал. Классная. Ну да, конечно: ребёнок ушёл из школы прямо в середине учебного дня, а ей отвечать… Осень с трудом удержалась, чтобы не швырнуть телефон в реку, просто выключила.
Стоп… А ведь в прошлый раз она именно так и сделала: швырнула телефон в воду. А утром нашла его под подушкой. Как так?
— Неважно, — процедила девочка.
Ненависть словно выжигала её насквозь. На сколько там лет тюрьмы её осудят? Двадцать, говорил Эй? Какие мелочи! Ей будет тридцать шесть, когда она выйдет.
Осень прошла по Гренадерскому мосту, остановилась напротив голубого Сампсониевского храма. Сморгнула слёзы. Прочитала надписи на бронзовых досках, прикреплённых к колокольне. Речь Петра Первого перед Полтавой всегда трогала её душу. Может, поехать на войну?
Осень представила себя с красным крестом на повязке. И как она тащит раненного бойца, стонущего в бреду… Проклятый возраст! Ничего нельзя!
Перед храмом сидел какой-то бомж и ел шаверму. Облизывал пальцы и поглядывал на девочку из-под нечёсаных грязно-светлых волос. Осень поёжилась.
— Трус это тот, кто боится и бежит, — вдруг изрёк бездомный, — а кто боится и не бежит, тот ещё не трус.
Осень вспыхнула и зло глянула на него:
— Идите нахрен!
— Я-то пойду, — он пожал плечами в кургузом грязном пуховике, — да вот только и ты пойдёшь со мной.
— Что?
Она попятилась в ужасе.
— Любовь. Она либо есть, либо её нет. Если нет, то и жизнь — пустая, рваная бумажка. Даже если их, этих бумажек, много. Это ничего не изменит.
Бездомный поднялся, вытер руки о штаны и пошёл прочь, подволакивая левую ногу. Затем вдруг обернулся и пристально взглянул на Осень:
— Ты
