Ученица Волхва - Иван Тарасов
Родник вытекал из-под корней старой могучей черной ольхи. Арина набрала воду в ведерко и вернулась вместе с Еремеем в дом. Там учитель дал ей несколько брусочков мягкого дерева. «Верба», — пояснил волхв и поставив перед ней несколько простеньких статуэток и дал пару ножей, — «этим форму фигурке придавай, а тем потоньше и поострее форму чертам делай. Будет проще если ты будешь о Макоши вспоминать».
Арина никогда раньше не резала деревянных фигурок, но мысленный облик богини наполнял ее вдохновением и уверенностью в себе. В скором времени перед стояли три маленьких идола Макоши.
Учитель взял небольшой холщовый мешочек и пошел во двор, Арине оставалось только, взяв фигурки кадку с водой идти за ним. Еремей привел девушку к небольшой делянке черной земли, уже начавшей зарастать мелкой сорной зеленью. Старик разметил веревкой и колышками прямоугольник в 20 широких шагов длинной и 3 широких шага шириной.
— Вот здесь надо всю сорную мелочь выдернуть. Собранное в ту корзину кидай. Потом мотыгой землю по рыхли, а отдохну маленько. Да не хмурься боярышня. «Зачем же еще ученицы молодые-то нужны?» — с усмешкой произнес дед и сел на небольшую лавочку возле стены дома.
Вздохнув, Арина принялась за работу. Прежде дома ей никогда не приходилось заниматься черной, крестьянской работой, но она сама напросилась в ученицы. Коли за дело честно взяться, то в руках оно спорится. Спустя недолгое время девушка с гордостью смотрела на первую подготовленную ей грядку.
— Добре, — произнес Еремей и протянул девушке мешочек с семенами. — Берешь шепотку семян и со взмахом рассыпаешь их на землю тобой подготовленную. Засей всю грядку. Потом грабли возьми и землю ими поравняй на грядке, чтобы сверху семена прикрыть. Затем перельешь воду в лейку и польешь всю грядку.
Это был интересный опыт. Запыхавшись, Арина вытерла грязными руками лицо и теперь была вся чумазая, но юность красила ее и выглядела она при этом очень мило.
— Осталось последнее, внучка, — произнес учитель и протянул ей белую ленточку. Воткни в край грядки фигурку и привязав к ней ленточкой зерно произнеси такие слова.
Макошь-мати,
Силу плодам дати,
Долю води,
Жизни роди,
Нити веди,
Сорняки долой гони.
Так буди. Гой!
При этом представляй себе как из тебя истекают тонкие золотистые нити. Заговор сам сформирует плетение, но ты можешь его запомнить.
Так все и случилось и в скором времени перед духовным взором Ариши земля покрылась паутиной тонких золотистых линий, а над грядкой в воздухе повис тонкий серебристый ажурный полог тонкого плетения. Чистые кружева.
— Ну вот, — произнес ободряюще старик, положив ей руку на плечо, — твое первое поле, пусть и маленькое и первый ритуал плодородия. Ты не обязана делать все сама. Достаточно символически полить край поля, воткнуть малый идол, спеленать его лентой с тем, что должно расти или с семенем и произнести заговор, выпуская силу. Вот увидишь, пройдет всего несколько дней, и ты вкусишь свой первый урожай.
Художественное отсупление 1
Дни текут между пальцами как бусины ожерелья недель. Давно Арина не была так счастлива. Жизнь была наполнена уроками плетения и ткачества. Она учила гимны и кощуны. Она сплетала лучи луны в волшебные нити на зачарованной самопрялке. Она гордо носила веретено Макоши на поясе, как воины носят боевой нож. Чернбор жил, дышал, чаровал, смеялся и плакал. Он был живым.
Тихо кончался июнь, который в Черноборе называли разноцвет. Это было время, когда светлые ночи целуют землю, не решаясь нарушить торжество светлого дня. Воздух, пропитанный смолистым дыханием лиственниц, был густ и прохладен, словно сама природа не спешила расстаться с весенней свежестью. Над Кокшеньгой-рекой стелется туман, серебристый и зыбкий, как вуаль невидимой богини. Вода здесь холодна даже в зной, а её течение, упрямое и быстрое, шепчет древние заклинания, перекатывая камни, отполированные веками.
Чернобор раскинулся на высоком берегу вольготно, будто исполинский зверь, прилёгший отдохнуть меж деревьев. Дома, рубленные из вековых лиственниц, стоят неспешно, каждый за своим частоколом из заострённых кольев. За плетнями — огороды, где густеет темно-зелёная капуста, алеют гроздья смородины, колышется репа, скромная и крепкая, как сама здешняя земля. Плодовые деревья, корявые от северных ветров, тянут к солнцу ветви, усыпанные завязью: яблони, груши-дикарки, терпкие вишни — всё, что может выжить под присмотром короткого лета.
В полдень, когда солнце, бледное и неробкое, скользит меж крон, деревня будто затихает. Лишь пчёлы гудят над цветущим иван-чаем, да кузнечик стрекочет в высокой траве. Крыши домов, поросшие мхом, дымятся тонкими струйками — хозяйки варят похлёбку с грибами да щавелем. Запах дыма смешивается с ароматом мокрых камней у реки и горьковатой полынью, что растёт у околицы.
Но истинная жизнь Чернобора просыпается к вечеру. Когда тени становятся длинными, а небо окрашивается в сизые и розовые тона, у старого дуба собираются жители. Камень-алтарь, покрытый рунами, устилают свежесрезанными ветвями берёзы — сегодня праздник Купальницы. Девушки плетут венки из папоротника и лютиков, старики разводят костёр, дым которого вьётся в небо, как мост к предкам. Дети смеются, бегая между домами, а где-то за лесом кричит коростель, словно вторя древним песням.
К ночи, когда зарево костра сливается с багрянцем заката, река отражает звёзды — первые, робкие, как глаза лесных зверей. Воздух звенит от стрекозиных крыльев, а в чаще, за частоколами, шуршит кто-то незримый. Чернобор дышит, живёт, храня в каждом камне, в каждом корне, память о тех, кто когда-то нашёл здесь приют — меж лиственниц, туманов и вечного шепота Кокшеньги.
Глава 6. Прибытие купца и неожиданный ухажер Арины. (есть сцена 16+)
Струги Владимира Севастьяновича скользили по Кокшеньге бесшумно, будто призрачные ладьи. Ночное небо, подёрнутое дымкой, отражалось в воде, как потускневшее серебро. На носу первого судна, завернувшись в плащ из волчьего меха, стоял сам купец. В руке он сжимал талисман — клык неведомого зверя, оправленный в бронзу с выгравированными рунами. На одном боку — крест, на другом — лик Велеса.
