Ученица Волхва - Иван Тарасов
Былина: "Полог Любавы"
В те дни лихие, когда земля Русская стонала под копытами монгольских коней, а небо плакало пеплом сожжённых сел, жила в глухом лесу деревня Белояр. Стояла она меж вековых дубов, будто спрятанная самой Матерью-Землёй. Но не укрыться ей было от беды: донеслась весть, что орда Батыя идёт на север, оставляя за собой реки крови да горы костей.
Солнце в тот день взошло багровым, как рана. Старейшина Горислав, седой, будто зимний снег, ударил в набат. Сбежались люди на площадь, лица их были бледны, словно холсты небесные. Дети жались к матерям, а старики шептали молитвы древним богам.
— Видели гонцы! — крикнул Горислав. — Орда в трёх днях пути! Коней — тьма, луков — лес!
Вопль отчаянья пронзил воздух. Женщина с ребёнком упала на колени:
— Куда бежать? Леса кругом — волки да духи!
Мужики сжимали топоры, но руки их дрожали. Все знали: против монгольской тучи их сила — что роса против пожара. Только Любава, девушка с глазами цвета грозовой тучи, стояла молча. На поясе у неё висело веретено Макоши — дар богини, что светилось в темноте, как звезда, пойманная в ловушку.
Ночью, когда деревня металась в кошмарах, Любава ушла на капище за околицу. Луна, будто окровавленный щит, висела над болотами. Девушка вонзила веретено в землю, и из него поползли нити — серебряные, алые, чёрные. То были нити судеб всех жителей Белояра.
— Макошь, матушка! — взмолилась Любава. — Дай силы сплести покров, что скроет нас от взора ворога!
Ветер завыл, и в тенях деревьев мелькнул лик богини:
— Цену знаешь?
— Знаю, — кивнула Любава.
Нити взметнулись вверх, заплясав в смертельном вальсе. Любава ткала, будто паук, плетущий паутину между мирами. С каждым взмахом руки седели её волосы, с каждым узлом — морщины покрывали лицо. К утру на небе повис полог — прозрачный, как слеза, но крепкий, как клятва. Деревня исчезла, растворившись меж миров.
На третий день пришла орда. Земля дрожала, будто в лихорадке. Монголы в рогатых шлемах скакали по опушке, разрывая тишину ржанием коней. Любава, ставшая тенью прежней себя, стояла у границы полога.
— Где село?! — ревел вожак, тыча кривой саблей в пустоту. — Здесь дымом пахло!
Его конь вдруг замер, закатил глаза. Воины крестились (хоть и не ведали Христа), видя, как из тумана выползают тени: духи леса, призванные нитями Любавы. Один монгол вскрикнул, когда невидимые когти вспороли ему горло. Кони понесли, сбрасывая седоков на камни.
— Демоны! — завыл вожак. — Прочь отсюда!
Но Любава уже не видела их бегства. Она лежала на холодной земле, её пальцы сжимали потухшее веретено. Полог трещал, вбирая последние капли её жизни.
Утром люди нашли её у священного дуба. Тело Любавы было легким, как осенний лист, а лицо — спокойным, будто уснувшим. На ветвях над ней сияла паутина из светящихся нитей — щит, что не могла разорвать никакая сила.
— Она отдала душу за нас, — прошептал Горислав. — Теперь мы — её нити.
С тех пор Белояр зовут Невидимым Градом. Говорят, в полнолуние там пляшут тени, охраняя покой той, что стала частью ветра, тьмы и печали. А монголы шепчут у костров: «Не ходите в те леса — там живет Смерть, что прядет паутину из человеческих душ».
Так и стоит деревня, скрытая жертвой. И только веретено Макоши, зарытое в кургане, напоминает: защита сильна, покуда жива память.
Арина слушала, стараясь запомнить каждое слово. Она знала, что это только начало, но уже чувствовала, как её мир расширяется, становясь больше и глубже.
— Завтра я научу тебя новому ритуалу, — сказал Еремей, когда огонь начал угасать. — Но сейчас иди спать. Ты заслужила отдых.
Арина кивнула и пошла в дом. Она чувствовала себя уставшей, но счастливой. Она знала, что её жизнь изменилась навсегда, и это было только начало.
Глава 5. Первые ритуалы
Арина проснулась затемно, как всегда. Заря ещё не зарумянила небо, но в избе уже пахло дымком от затопленной печи. Она накинула шерстяной платок и принялась месить тесто для каравая. В углу тикали деревянные часы, подарок покойного отца, а за окном ветер шелестел сухими листьями. Вдруг воздух дрогнул, и перед ней возникла женщина — высокая, в льняном платье, расшитом узорами, с веретеном в руках. Это была Макошь.
— Доброе утро, Арина, — улыбнулась богиня. — Позволь мне помочь.
Её пальцы коснулись веретена, и серебряные нити судьбы поползли по столу, обвивая горшки и миски, а Арина запоминала рисунки плетений. Ее сердце громко-громко билось. Это была настоящая магия, и она тоже сможет создавать ее.
— Овсяная каша с мёдом и маковым молочком, — провозгласила Макошь, и нити сплелись в злаки, которые сами засыпались в горшок.
— Гречневики с грибами да луком, — добавила она, и тесто превратилось в румяные лепёшки. На столе появились блины с творогом, пирог с рыбой и кисель ягодный, густой, как смола. Воздух наполнился ароматами тмина, душицы и печёного теста.
Арина лишь дивилась:
— Да это ж на княжий стол!
— Не бойся, — усмехнулась Макошь. — Сегодня твой дом станет чашей изобилия.
Первой пришла Матрена, соседка, чьё лицо обычно было кислым, как недозрелая слива. Но сегодня её глаза светились.
— Чудно у тебя пахнет, — сказала она, и даже морщины разгладились.
За ней явился Лукаша-кузнец, широкоплечий, с бородой в саже, и Алёна-ткачиха, вечно спешащая, но теперь замеревшая у порога.
— Ишь, стол-то ломится! — ахнул Лукаша.
Матрена, обычно молчаливая, вдруг засмеялась:
— Словно свадьбу справляем!
Когда гости уплетали мёд в сотах и солёные грузди, в горницу ворвался Игнат, сын Матрены. Лицо его пылало, как кузнечный горн.
— Мать! — закричал он. — Марья ждёт ребёнка! Внука тебе носить!
Матрена замерла, а потом расплакалась — впервые за долгие годы.
— Спасибо, — прошептала она, глядя на фигурку Макоши в красном углу, будто поняла, чья рука сплела эту радость.
Незримая богиня кивнула, а её нити тихо исчезли, оставив на столе лишь крошки да улыбки.
Арина подошла к окну. Солнце уже взошло, окрасив небо в золото. Она знала: сегодняшний завтрак стал нитью, что связала их судьбы в один крепкий узел. А где-то вдалеке, в лесу, ветер шелестел листьями, будто смеялась сама Макошь.
После завтрака, Арина убрала со стола и Еремей позвал ее за собой.
— Возьми ведерко, ученица и пойдем к роднику. Путь запоминай, — начал поучать ее наставник, идя впереди, — будем
