Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
— И меня. Не бросай меня. Я не выживу. Там в селе… меня изведут.
— Никто тебя не изведет. Останешься здесь.
— Нееет, — трясется она, — не останусь. Без тебя не останусь. Пожалуйста, Давид, не бросай нас.
Мокрые слезы затекают мне под воротник, я задыхаюсь.
Разведя ее руки, резко отстраняюсь, силой оставляя ее сидеть на стуле.
Ани закрывает руками лицо, слабая, уязвленная, не способная даже такую новость принять с гордостью. Наорать на меня за то, как поступил с ней.
Чувствую, как внутренности постепенно начинают стягиваться в камни. Отступаю, и карие глаза тут же панически устремляются в меня.
— Давид… — снова хочет подорваться со стула.
— Сидеть, — рявкаю, выставляя вперед руку, — я сейчас уеду.
— К ней? — таки подскакивает.
— А ты за это время приведи себя в порядок.
— Давид, нет, — мотает головой, и бежит следом, пытаясь снова схватить меня за руки, — Не уходи.
Разворачиваюсь, чувствуя, что еще немного и меня изнутри разорвет.
— Я вернусь. Успокойся.
А потом захлопываю дверь, спускаюсь по ступеням и сажусь в машину.
Выехав за ворота, проезжаю метров двести, поворачиваю, глушу двигатель и сложив руки на руле, роняю на них голову.
Серной кислотой грудную клетку выжигает. Ноет, тянет, дерет на ошметки вместе с медленно отсчитывающим удары сердцем.
Наверное, когда ты ни в чем не виноват, выйти из ситуации проще. Я же… знаю, что во всем этом хаосе виноватых кроме меня нет. Думал, что получится оттянуть момент разговора с Ани, подготовить её. Представлял какой будет реакция. Потому что семью её знаю слишком хорошо, поэтому и тянул. Но моя мать… как всегда решила иначе, в очередной раз подставив под удар Олю.
Крепко сжимаю глаза, чувствуя, как рьяно толкается сердце. Диафрагма рефлекторно сдавливается, не позволяя сделать нормального вдоха.
Девочка моя…
Ты не должна вывозить всего этого….
Снова и снова, раз за разом из-за меня и моей семьи. Столько лет прошло, а ты продолжаешь страдать…
Я хотел подарить тебе целый мир. Стать для тебя тем, с кем будут светиться твои глаза. Но так получается, что в них постоянно только слезы. Слезы и ожидание.
Подняв голову, смотрю перед собой. Игнорируя боль, стремительно распространяющуюся по телу, завожу двигатель и трогаюсь с места.
54 Оля
Горький дым прожигает легкие, сигарета подрагивает в моих холодных пальцах.
Снег за окном сыплет пеленой, скрывая соседние дома от моего взгляда. Но я не по этой причине ничего не вижу.
Внутри меня все заморозилось в тот самый момент, когда Ани упала передо мной на колени.
Её плач до сих пор стоит в ушах, полные слез глаза рвут душу.
На что я надеялась, когда позволяла себе общение с Давидом? Ни на что… Я закрыла ту часть себя, отвечающую за принятие реальности, и просто позволила себе быть рядом.
Можно ли быть счастливой, воруя не принадлежащие мне часы его жизни? Да… я была…
Эгоистично уверяя себя в том, что если мы не спим вместе, то и измены физической нет, хотя в глубине души, конечно, я понимала, что это не так.
Его взгляды, полные любви и ревности, улыбки, смех, объятия… они принадлежали мне. Не Ани, мне.
И за это я должна заплатить. Когда берешь чужое — всегда платишь по счетам.
Во двор заезжает автомобиль, паркуется на свободном месте и из салона выходит Давид.
Сердце в изнеможении сжимается, когда он заходит в подъезд. Отсчитывает удары, пока поднимается на лифте. Или пешком… судя по тому, как тяжело дышит, войдя в квартиру.
Гашу сигарету и разворачиваюсь к нему передом.
Наши взгляды встречаются.
Я превращаюсь в тлеющий уголек. Глубоко внутри он горит, своим жаром опаляет внутренности, но снаружи сожжен полностью.
Так и я. У меня больше нет сил. Совесть сожрала меня, переживала и выплюнула.
Медленно сократив между нами расстояние, Давид кладет трясущуюся ладонь на мою щеку и нежно сжимает её. Я пытаюсь удержаться на поверхности, но стремительно тону в черноте глаз, полных отчаяния и мучительного сожаления.
На языке крутятся слова, но озвучить их я не в состоянии. Также, как и он. Несколько раз открыв рот, чтобы что-то сказать, Давид в итоге, молча прижимается губами к моему виску, а я… обнимаю его.
Последний раз можно…
Я оставлю для себя это ощущение.
Проведя носом по моим волосам, хрипло говорит:
— Когда-то ты отпустила меня, чтобы сделать счастливым. Пришла моя очередь.
Волна боли проходит по моему замороженному телу. Ком дерет горло, внутри болит каждая клетка. Он мог бы попросить меня остаться, а я могла бы прикинуться, что мне все равно на происходящее. Но это не так. Говорят, счастья на чужом несчастье не построишь.
А я не смогу танцевать на костях Ани и двух маленьких ни в чем не виноватых детей. Меня это убьет. И Давид это знает. Как и то, что я никогда не смогу быть с ним счастливой, зная, что он оставил Ани ради меня.
Мне каждую ночь будут сниться её слезы. Мы в любом случае будем пересекаться, когда он будет забирать сыновей, и я буду всякий раз вспоминать чего ей стоит отпускать их ко мне. Я бы не пустила своих детей к той, кто отнял у меня мужа. Я бы ненавидела её каждой клеткой и презирала. И его мальчишки со временем начнут испытывать ко мне такие же чувства, потому что иначе не смогут. Я навсегда для них останусь женщиной, которая увела их отца у матери.
Хотя Давид их и не оставит. Я слишком хорошо знаю его. Будь он не порядочным я бы никогда не полюбила его.
Как и Ани…
Поднимаю голову, плывущим взглядом встречаясь с воспаленными карими глазами.
Давид сосредоточенно рассматривает мое лицо, будто стараясь запомнить. Обводит пальцем скулы, губы, обрисовывает брови.
— Я не люблю тебя, — шепчу, жадно сохраняя в себя его образ.
Может хотя бы так ему будет проще…
— И я тебя не люблю, Оль… так сильно не люблю…
Чувствую, как начинает отстраняться, и размыкаю руки…
Я поклялась себе, что сдержусь. Что не стану плакать и не поддамся слабости. Я смогу… Я ведь сильная. Но стоит Давиду отойти на два шага, как я не удерживаюсь и бросаюсь вперёд. Отчаянно вжимаюсь в его губы.
Он подхватывает меня моментально. Будто сам не в состоянии сдержаться. Смяв меня руками, толкает в рот язык, а я дрожу. Молчаливые рыдание начинают прорываться наружу, и, собственноручно вспарывая себя изнутри, я жмусь к нему
