Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
— Догадывалась.
— Как?
— Не важно как. Ты там не расклеивайся. Знаю, больно. Но это не конец света.
— Не конец? — Едва из себя выдавливаю.
По щекам текут слезы. Ощущение, будто меня избили и все внутренние органы кровоточат. Неужели, он с ней всё это время был? И тогда… когда я приходила в ресторан они уже были вместе?
— Конечно, не конец. Не ты первая, не ты последняя. Только голову включи и глупостей не наделай.
Какие глупости? Мой муж спит с другой… о каких глупостях может идти речь?
— Почему вы не сказали мне?
— Я не была уверена. Да и даже если так, что это изменит? Утолит свои потребности и надоест ему.
Утолит потребности… Вот почему мы больше не занимаемся любовью…
— Но я должна была знать…
— Ани, единственное, что ты должна — это быть хорошей женой, к которой он захочет возвращаться. Дома Давид ночует?
— Да…
— Вот тебе и ответ. Ничего там нет серьезного.
— Вы знаете её адрес? — шепчу задушено.
Соображать получается плохо. Всё словно в тумане. Пол под ногами качается, хочется сесть.
— Чей? Олькин? Зачем он тебе?
Я не знаю зачем… посмотреть ей в глаза?
— Ани, ты не должна показывать, что ты в курсе, — грубо звучит на том конце, — будь мудрой.
Я не хочу быть мудрой. Я слабая. У меня дети… Если я буду молчать, он и дальше будет с ней?!
— Дайте пожалуйста её адрес, — прошу, зажмуриваясь.
— Ани, ты что…
— Дайте, Лусине.
— С ума сошла, глупая девчонка! Хотя… ладно, дам. Может у тебя получится её вразумить, раз уж меня она не послушала. Но только сделай так, чтобы после этого разговора она больше к нему не сунулась. А он и не узнал почему. Если узнает, что ты что-то сделала, будет плохо.
— Почему? Она ему так сильно дорога? Как давно это у них?
— Не знаю. Но мужики не любят, когда лезут в их жизнь. Поэтому делать всё надо по уму. Поняла меня?
Нет… я ничего не понимаю.
Я будто огромная нарывающая рана….
52 Ани
После того, как Лусине присылает мне адрес, я отвожу мальчиков к родителям, которым Давид снял однокомнатную квартиру неподалеку от нас. Стараясь не выдать себя, быстро передаю их им в руки, и уезжаю.
Пока еду на такси до указанного места не могу себя отыскать. Будто я потерялась и блуждаю в густом тумане. Все эмоции и чувства смешались.
Я злюсь на Олю. Злюсь на то, что Давид так поступил со мной.
Сколько это продолжается? После переезда началось, или до?
Она же знала, что у него есть я. Знала о сыновьях. Неужели совести вообще нет?
Права оказалась Лусине, когда сказала, что это из-за Оли Мариам изменилась. Теперь я вижу, что это так. Связалась с этой ушлой прожженной змеёй и решила, что ей тоже можно всё.
Водитель останавливается около подъезда многоэтажки. Я выхожу, поднимаю голову, окидывая дом взглядом. Обхватив себя руками, ёжусь.
Может, и правда лучше сделать вид, что я ничего не знаю? Как там сказала Лусинэ — быть мудрой…
А мудрой — это значит прикинуться глупой?
Вот только мне очень страшно. Что, если моё молчание приведет к тому, что Давид захочет уйти?
Эта мысль волоски на коже поднимает и внутренности холодом сковывает.
Поглубже втянув воздух, подхожу к подъезду, из которого как раз выходит девушка с ребенком, и вхожу внутрь.
Поднимаюсь на нужный этаж и подойдя к двери, замираю. Что, если она не дома?
До крови прикусив щеку, вжимаю пальцем кнопку звонка.
Сердце проламывает ребра. Чувство тошноты подкатывает к горлу.
От щелчка замка желудок сжимается.
— Ани?
Оля удивленно смотрит на меня. А я на неё…
Впервые так пристально. Желание ударить её такое сильное, что мне приходится сжимать кулаки.
Вероятно, она считывает мои эмоции, потому что уже через мгновение выражение её лица меняется.
Вина, что рождается в глазах подтверждает то, о чем говорила Лусинэ.
— Войдёшь? — спрашивает, отступая назад.
Без слов вхожу в квартиру. Ощущение, будто иду по минному полю… Потому что здесь бывал Давид.
Оглядываюсь по сторонам, представляя, как он ходил здесь, раздевался, и невольно обхватываю себя руками, стараясь укрыться от собственных мыслей.
Оля проходит по коридору, а я не разуваясь, иду следом. Сверлю ее затылок плывущим от слез взглядом.
Когда оказываемся на кухне, она оборачивается.
Красивая… она правда очень красивая. Я давно еще заметила, но всегда смотрела на её красоту, как на нечто чужое, не имеющее ко мне никакого отношения. А теперь я ненавижу эту красоту. Эти острые черты лица, губы, которые целовал Давид…
— Как ты могла пойти на это? — спрашиваю в лоб, а она вздрагивает.
Отводит взгляд, так же как и я, обхватывая себя руками.
— Ани…
— Ты каждый день с ним… спишь?
Прикрывает глаза и мотает головой.
— Я не сплю с ним.
— Зачем ты врёшь? Я всё знаю, — не выдерживаю я, — От него пахнет тобой постоянно. Неужели, тебе совсем не жаль меня и наших с Давидом детей?
Отступив от меня на шаг, поднимает голову. По щеке стекает слеза, но она не имеет никакого права плакать. Это я — жена, которой изменили.
— Ты никто, — цежу сквозь зубы, чувствуя, как меня распирает ненавистью и обидой, — никто, понятно?
Её лицо искажается, как от боли, будто я ударила её.
— Я знаю, — говорит тихо, — но я правда с ним не сплю.
— Не спишь? Тогда что между вами? Почему Давид постоянно звонит тебе? Сколько это у вас? Месяц, два?
— Ани, тебе лучше об этом поговорить с Давидом.
— Нет. Я буду говорить с тобой. Ты любишь его?
Спрашиваю и тут же отшатываюсь, потому что её глаза отвечают за неё. Меня будто громом и молнией поражает одновременно.
— А он тебя?
И снова ответ в полных сожаления глазах, от которого у меня начинает кружиться голова. Ноги перестают держать, и я едва не оседаю на пол.
Температура тела кажется понижается до минимальной. Меня замораживает.
Давид любит её?
— Как давно? — спрашиваю в никуда, потому что посмотреть на Олю у меня нет сил.
Жжение в задней части головы усиливается, грудь распирает давлением.
— Ани, пожалуйста, — слышу её вздрагивающий голос, и вдруг вспоминаю как однажды видела Давида рассматривающим её фотографии.
Это давно было, когда мы только поженились.
Он курил на крыльце и листал их в телефоне, а я вышла из дома. Там были еще снимки Мариам, поэтому я не придала этому значения. Неужели
