Мое новогоднее (не) счастье - Елена Львова
— Машка, ну ты даешь! Я же говорил, надо было тормозить раньше! — парень рядом с ней, видимо, Колька, подмигивает девушке и начинает смеяться еще громче.
Наконец встав, я понимаю, что оказался в центре какой-то нелепой сцены, которую наблюдают многие на горке. Я стараюсь сохранить достоинство, хотя чувствую себя абсолютно нелепо. Девушка протягивает мне руку и с улыбкой говорит:
— Давайте, мы вам поможем. Не сердитесь, бывает. Главное — без травм.
Но тут, когда я уже стою на ногах, поскальзываюсь на льду, теряю равновесие и, цепляясь за Машку, тяну ее за собой. Мы оба падаем на ватрушку, которая под нашим весом мгновенно сдвигается с места. Через мгновение мы с Машкой, оставив Кольку стоять в сугробе совершенно растерянным, снова мчимся вниз по склону, теперь уже в полном хаосе. Ветки хлещут меня по лицу, холодный воздух режет глаза, и все, что я успеваю услышать, — это звонкий голос Машки:
— Неуклюжий медведь! Держитесь крепче!
Мы прокатываемся еще метров двадцать, пока, наконец, ватрушка не врезается в очередной сугроб, выбрасывая нас в снег. Машка громко смеется, а я, ощущая, как мое лицо саднит от веток, понимаю, что день складывается совершенно не так, как я планировал.
В это время Колька почти кубарем катится к нам и обеспокоенно кричит: "Все нормально? Все нормально? Нормально же?!"
Машка громко смеется, и в ее смехе есть что-то заразительное, что заставляет меня почувствовать легкое раздражение. Колька, убедившись, что все в порядке, уже тянет ее за собой обратно на вершину горы. Девушка начинает рассказывать ему план следующего спуска, и они быстро удаляются, оставив меня одного внизу.
Я смотрю им вслед, чувствуя, как мое раздражение нарастает. Этот день складывается невыносимо хаотично и совершенно не так, как я планировал. Вся эта суета, непредсказуемость и шум только бесит меня. Я не понимаю, что такого веселого находят эти люди в беспорядочных спусках и в этой шумной кутерьме.
Внезапно я чувствую грубый удар по плечу. "Слышь, закурить не найдется?" — раздается хриплый голос за спиной. Я резко оборачиваюсь, чувствуя, как внутри поднимается волна готовности к конфликту.
Глава 2 Вадим
Передо мной стоит коренастый мужик с обветренным лицом, одетый в старую дубленку и вязаную шапку, которую, кажется, я помню еще с детства.
— Вадька! Ковин! Не узнаешь, что ли? — ухмыляется он, и тут я понимаю, кто передо мной. Паша "Лось", мой старый друг, с которым мы не виделись уже много лет.
— Паша?! Лось, это ты?! — я не могу скрыть удивления. Он выглядит так, будто совсем не изменился с тех пор, как я уехал в Москву. Все такой же здоровенный, с добродушной, хоть и немного нахальной улыбкой.
Паша смеется и хлопает меня по плечу так, что я чуть снова не сваливаюсь в сугроб.
— Я, я! Да кто ж еще тут будет на морозе шляться и народ пугать! — он улыбается, показывая свои кривоватые зубы. — Ну что, Вадик, а ты совсем на нас забил, а? Забыл старых друзей?
Я не знаю, что ответить. Встреча с Пашей неожиданная, и мне нужно время, чтобы перестроиться. Слишком много воспоминаний всплывает в этот момент, слишком многое напоминает мне о том времени, когда мы с Пашей были неразлучны, как эти парень и девчонка на горке.
— Да не то чтобы забыл, жизнь такая, сам знаешь... — неуклюже пытаюсь оправдаться, но Паша лишь отмахивается.
— Ладно, не гони! Я тут слышал, ты теперь профессор, студентов учишь? — он подмигивает и смеется, как будто знает какую-то тайну, которую я не хочу раскрывать. Очевидно, родители успели рассказать обо мне всей округе.
Я качаю головой и чуть устало улыбаюсь.
— Ну, что-то вроде того, — отмахиваюсь. Ложь, которую я рассказываю родителям, здесь, в этой маленькой деревне, уже разрослась до мифических размеров.
— Ну так пойдем ко мне, у меня там чай горячий, пообщаемся как в старые, добрые времена! — Паша тянет меня за рукав. Я знаю, что отказаться от его приглашения просто невозможно. Это бы означало предательство — не только его, но и той части моей жизни, которую я пытался спрятать под всеми этими московскими костюмами и дорогими машинами.
— Ладно, пойдем, — соглашаюсь, чувствуя, как во мне борются раздражение и нечто вроде теплоты. Уезжая из Москвы, я жаждал тишины и покоя... Это место не оставляет мне выбора. Здесь нет деловых встреч, срочных проектов и бесконечных совещаний. Здесь только снег, старые друзья и чай, который кипятится в старом, шумящем чайнике.
Мы двигаемся через сугробы, шагая к дому Паши. По пути он рассказывает мне о том, как все здесь живут, кто женился, кто развелся, кто уехал, а кто вернулся. Это словно погружение в прошлое, которое я пытался забыть, но которое вдруг оказывается таким ярким и живым.
— А помнишь, как мы зимой пытались снежную горку сделать на улице Ленина, да так, чтобы на санках лететь до самого магазина? — спрашивает Паша, смеясь, и я невольно тоже улыбаюсь. Это именно тот Паша, которого я помню — любящий авантюры, всегда готовый на очередную глупую, но веселую выходку.
— Да, как же, еще как помню, — отвечаю я. Внутри поднимается теплая волна воспоминаний. Как-то незаметно эта беседа становится мне приятной, и я чувствую, что на какое-то время мои проблемы с Москвой и сложностями бизнеса будто отходят на второй план.
Войдя в его дом, я чувствую знакомый запах древесного дыма и горячего чая. Все здесь кажется таким же, как и в моем детстве. Стены с обоями, которые уже давно выцвели, старые ковры и поскрипывающие половицы. Паша достает из шкафа две кружки, потом лезет на полку и достает бутылку самогона. Он наливает нам по щедрой порции, садится напротив, и ухмыляется:
— Ну, Вадик, за встречу!
— Неплохой чаек у тебя, — добавляю я с иронией, усмехаясь.
Паша смеется и чокается со мной. Спустя минуту, когда я уже успел ощутить, как самогон согревает меня изнутри, Паша вдруг подскакивает, словно ему в голову пришла гениальная идея.
— Эй, Вадик, помнишь, как мы на спор забрались на крышу
