Лейла Мичем - Дикий цветок
Джессика отослала Эми к матери на кухню и отправилась в маленькую гостиную. Надо было остаться наедине с собой и упорядочить новое направление собственных мыслей. Если деньги, полученные от продажи ее наследства, перевести в Техас, они вскоре пойдут той же дорожкой, что и все их сбережения до этого. После двадцати пяти лет брака Джессика знала характер мужа ничуть не хуже, чем свой собственный. Сайлас не сможет устоять перед искушением и потратит деньги на нужды плантации, а она не сможет ему в этом отказать. Джессика верила в успех плана Сайласа по спасению Сомерсета после войны, но множество непредвиденных обстоятельств могло помешать его осуществлению, а свободных денег на спасение земли, которую должен унаследовать Томас, не будет.
Джессика вытащила письмо из кармана и сунула в специальное отделение своего секретера. После этого она подергала за шнурок звонка, вызывая Джимми. Послав его с поручением, женщина положила перед собой лист бумаги и макнула кончик пера в чернильницу.
Джереми пришел почти сразу же после того, как Джессика закончила писать.
— Джимми успел вовремя, Джесс, — входя в столовую, сообщил он. — Я как раз собирался идти в свою контору. Как я понимаю, это касательно моего предложения?
Джессика протянула написанное ею письмо. Запечатано оно было темно-зеленой восковой печатью с изображением розы, эмблемы дома Толиверов.
— Я решила принять твое любезное предложение, Джереми. Ты будешь действовать от моего имени. Здесь я написала письмо душеприказчику тети Эльфи. Ты сможешь от моего имени продать ее дом и все движимое имущество.
— А как мне поступить с деньгами?
— В этом письме я также уполномочиваю тебя открыть счет на мое имя в банке, где уже хранятся деньги тети Эльфи.
Золотистые брови Джереми вопросительно приподнялись.
— Сайлас согласился, чтобы деньги оставались в Бостоне?
Джессика приподняла подбородок и остановила на мужчине твердый взгляд.
— Такой взгляд я уже видел у моего боксера, когда пес утащил с чайного столика и съел целый торт, — сказал Джереми. — Что случилось, Джесс?
Джессика взмахом руки пригласила Джереми присесть. Сама она, шурша кринолином, вернулась за стол.
— Сайлас не знает о смерти тети Эльфи, не знает, что она оставила мне наследство. Он не видел письма ее душеприказчика. Сайлас уехал сегодня рано утром. У меня не было времени показать письмо мужу.
— Я уже говорил тебе, что уезжаю через несколько дней. У тебя будет достаточно времени показать Сайласу письмо и обсудить, как лучше поступить с деньгами.
Лицо Джессики приняло бунтарское выражение.
— Я не хочу обсуждать это с ним. Я не хочу, чтобы Сайлас узнал о деньгах. У меня есть на то свои основания, Джереми. И не смотри на меня так. Я понимаю, что поступаю нечестно по отношению к Сайласу, но я пекусь о его же благе, о благе нашего сына и Сомерсета. Если деньги окажутся тут, Сайлас обязательно приберет их к рукам. Да простятся мне мои слова, но ты, как и я, прекрасно знаешь, что я говорю чистую правду. Толиверы никогда не были рассудительны в денежных делах так, как Уорики. — Джессика еще выше приподняла подбородок и важно добавила: — Если груз обмана по отношению к ближайшему другу слишком тяжел, я пойму.
Не пряча письма в карман, Джереми немножко помолчал, а потом произнес:
— Если я откажусь, что ты будешь делать?
— Я поеду в Бостон сама. Если меня застанет там начало войны, я останусь жить в доме тети Эльфи под защитой Сары Конклин.
Джереми встал.
— Я вижу, что ты приняла решение.
Мужчина отвернулся, словно нуждался в уединении для того, чтобы все обдумать. Его рука провела по выбритому подбородку. Ни он, ни Сайлас не носили бород, хотя сейчас это считалось модным. Спустя некоторое время он вновь повернулся к женщине.
— Это пойдет на благо Сомерсету?
— Сайласу и Томасу.
— Это одно и то же.
Джереми подошел и заглянул ей в глаза.
— Ты понимаешь, что случится, если Сайлас узнает о том, что я действовал у него за спиной? — спросил он.
— Я понимаю, чем ты рискуешь, Джереми. Мне самой неудобно просить тебя об этом. Я хорошо осознаю, сколь сильно вы, мужчины, цените дружбу, но я не вижу другого способа спасти мечты Сайласа о светлом будущем Сомерсета. По окончании войны ему потребуются деньги, а достать их будет неоткуда.
— Я дольше тебя знаю о мечтах Сайласа насчет Сомерсета, — мягким голосом произнес Джереми. — Ладно, я согласен. Надеюсь только, что он никогда не узнает, чья рука тебе помогала.
Джессика, шурша шелком, встала и шагнула в сторону мужчины. Она положила руку на лацкан его отлично сшитого сюртука.
— Он никогда не узнает этого от меня, Джереми. Я тебе обещаю. Большое спасибо.
— Очень мило. Обещание и благодарность всегда склоняли меня следовать малейшему твоему желанию, — сказал Джереми, скрепляя договор коротким рукопожатием. — Как я понимаю, ты бы хотела, чтобы я наведался к Типпи, когда буду в Нью-Йорке?
— Если нетрудно, то да.
— И заехал к Саре Конклин, когда буду в Бостоне?
— Я не осмеливаюсь просить.
Глаза Джессики расширились, горя надеждой.
Джереми хохотнул и сунул письмо во внутренний карман сюртука.
— Можешь осмелиться, Джессика Виндхем Толивер. За адресами я зайду позже…
Глава 58
12 апреля 1861 года, в предрассветный час, Сайлас закричал во сне. В кошмарном ночном видении его мать вновь повторила свое проклятие.
— Нет! — завопил он и напугал своим криком спавшую рядом жену.
Джессика взглянула на большой циферблат каминных часов. Даже в лунном свете, проникающем в спальню через приоткрытое окно, было видно, что сейчас — половина пятого утра.
— Сайлас! Проснись! У тебя кошмар! — коснувшись плеча мужа, позвала она.
Женщина в испуге отдернула руку.
— Господи! В комнате прохладно, а ты весь вспотел…
Сайлас приоткрыл глаза. Ночной кошмар отпустил его из своих удушающих объятий в полутьму предрассветного часа. В спальне было холодно. Зима в этом году затянулась.
— Я вновь видел этот сон, — произнес он.
— Какой сон?
Сайлас рывком приподнялся в постели и оперся спиною о спинку кровати. Рукой он провел по влажным от пота волосам, а затем взял с прикроватного столика стакан с водой и глотнул, увлажняя сухую гортань. Сайлас никогда прежде не рассказывал Джессике о проклятии матери, наложенном на Сомерсет, а также о его страхе, что проклятие падет на последнего из оставшихся у него сыновей, забрав у того жизнь. За минувший тревожный год Елизавета то и дело являлась к нему во сне и повторяла свою страшную угрозу. Каждый раз Сайлас просыпался от стучащего в ушах сердца, весь липкий от пота. Он содрогался от страха настолько сильного, что мог вскочить в постели, а потом всю оставшуюся ночь лежать без сна.
