Невеста из империи Зла - Эльвира Валерьевна Барякина
— Да они тебя даже внутрь не пропустят без документов! Что ты им предъявишь? Советский паспорт и свидетельство о браке на русском языке?
— Поэтому надо сделать так, чтобы Алекс приехал в Финляндию и встретил меня там.
Некоторое время они сидели молча. Марика смотрела на Жеку, ожидая его приговора.
— Ну, хорошо. Допустим, я смогу позвонить Алексу из Хельсинки и договорюсь с ним о месте и времени вашей будущей встречи… Там телефоны не прослушиваются. Но ты можешь мне объяснить, каким образом ты собралась переходить границу?
— Ты мне поможешь.
— Если меня поймают на переправке беженки, то мне вообще-то срок грозит, — деликатно напомнил Жека.
— У меня есть деньги. Если этого будет мало, то Алекс даст еще. Пряницкий, у тебя же полно всяких знакомых! Наверняка кто-то выезжает тайком из СССР! Не может того быть, чтобы граница была на сто процентов на замке!
Жека опустил глаза:
— Я знаю только, как перевозить водку в грязных портянках.
— Но неужели ничего нельзя сделать?
Жека вдруг почувствовал, что если он откажет ей в помощи, то она завтра сядет на поезд, доберется до границы и попытается перейти ее сама. И, разумеется, попадет в руки пограничников.
— Я ничего не обещаю, но я попробую поспрашивать людей, — едва слышно произнес он.
Марика порывисто обняла его:
— Жека! Я тебя так люблю!
Усмехаясь, он поцеловал ее в щеку:
— Если б ты меня любила, то не рвалась бы сейчас за тридевять земель. Ладно, придумаем что-нибудь.
Телефон разбудил Алекса в четыре утра.
— Это Жека! — прокричал издалека смутно знакомый голос.
Сон с Алекса как рукой сняло.
— Ты?!
— Я не могу долго разговаривать. Слушай меня внимательно: ты должен приехать в Хельсинки. Жду тебя в три часа тридцатого на причале у Торговой площади. — И Жека повесил трубку.
Этого не могло быть! Пряницкий едет в Финляндию? Марика ничего не писала и не говорила ему ни о Жеке, ни о Мише с Леной, зная, что все телефонные переговоры прослушиваются и все письма вскрываются. Упоминать своих друзей означало подставить их.
Жеку, без сомнения, послала Марика, иначе бы он не стал требовать, чтобы Алекс прилетел на другой конец света. Значит, у них что-то произошло.
Несколько раз Алекс дозванивался до Марики, но они не смели обсуждать то, что затевается. И тем не менее он чувствовал ее волнение. Ее голос приобрел какие-то новые нотки, и это одновременно и пугало и вселяло надежду.
— Скажи одно: у тебя все хорошо? — спрашивал Алекс.
— У меня все замечательно!
Целый месяц Алекс жил в каком-то лихорадочном угаре. По ночам он не мог заснуть: думал, шарахался по комнате, писал Марике письма, которые нельзя было отправлять в Советский Союз. Этих писем у него накопилось больше сотни. Он держал их в столе. Увидит их Марика когда-нибудь? Не увидит?
Хельсинки, тридцатое... Эти слова приобрели для Алекса особый мистический смысл. Он и верил, и не верил. Но одно было ясно почти наверняка: скоро все изменится.
Марика уезжала из Москвы. За плечами — рюкзак, на голове — кепка с козырьком.
Только что прошел ливень, и великий евроазиатский город весь сверкал и переливался в лучах летнего солнца.
Ручьи, мокрые зонтики, брызги из-под шин троллейбусов — Марика видела все это в последний раз.
Она ощущала себя восходящей на эшафот еретичкой. Страха не было. Скорее это была нежная грусть: Марика Седых умирала для этого мира.
Она бежала тайком. Никто, кроме Жеки, не знал, что она затеяла. Свете и Лене было сказано про деловую поездку на пару недель. Остальные же и вовсе не были в курсе происходящего — Марика не отменила ни своих уроков, ни свиданий с клиентами. Она собиралась просто пропасть без вести.
Над крышами застыла радуга. Как восхитительно пахнут московские улицы! Запах мокрой пыли, умытой листвы, продаваемых с лотка пирожков…
Метро. Пятак в турникет. «Выхода нет» — бросилась в глаза надпись на стеклянной двери.
Хельсинки — чудесный городок на берегу Ботнического залива. Гранитные скалы, старинные домики, на холме — Кафедральный собор, чуть подальше — памятник Александру II.
Алекс узнал Жеку практически сразу — тот почти не изменился: разве что немного возмужал.
— Жека!
Он хотел было подойти к нему, обнять…
— Иди за мной, — сквозь зубы проговорил Пряницкий, на секунду приблизившись. — Здесь мы слишком на виду.
И вновь Алекса обдало той самой волной вечной настороженности, к которой он так привык в СССР. Даже здесь, на территории иностранного государства, Жека старался соблюдать конспирацию. Впрочем, оно было понятно: за границей русским не разрешалось передвигаться по одиночке. Согласно инструкции им всегда надлежало ходить в группе по трое, причем один из этой тройки всегда был стукачом. Так что, встречаясь с кем-то наедине, Жека уже совершал серьезное правонарушение.
Отстав футов на тридцать, Алекс следовал за ним по пятам. Он чувствовал себя как в шпионском боевике: мирный город, яркий солнечный день, ничто не предвещает беды… Но все знают, что это лишь кажущееся спокойствие.
Жека привел Алекса в небольшой магазинчик. Взяв корзинку, кинул туда несколько пакетов с продуктами.
Они прошли в самый конец зала к полкам со стиральным порошком.
— У меня буквально десять минут, — сказал Жека, убедившись, что рядом никого нет. — Страшно рад тебя видеть, но, если нас застукают, мне конец.
— Как Марика? — одними губами спросил Алекс.
— Она сейчас в Выборге. Через три дня будет переходить границу.
— Она с ума сошла!
— Этот диагноз я ей поставил еще пять лет назад.
Алекс молчал.
— Нечего смотреть на меня как, прокурор на растратчика! — проворчал Жека. — Я ее отговаривал. Думаешь, она послушалась? Сказала: «Если ты мне не поможешь, тогда я сама все сделаю».
— А ты?
— А что я? Нашел ей тут одного человека, который может провести ее сквозь болота. Только он денег много просит: у Марики столько нет. И еще мне нужно будет, чтобы ты купил ей полный комплект одежды — от трусов до резинок для волос. Если ее поймают финские пограничники, она будет изображать заблудившуюся туристку. Понятия не имею, сработает это или нет, но главное, чтобы в ней беженку из СССР не заподозрили.
Алекс и слышал и не слышал Жекины слова.
Они с Марикой не
