В плену удовольствия - Элизабет Торнтон
Пульс Евы участился, дыхание стало быстрым и поверхностным. Ее сердце словно схватила и крепко сжала чья-то рука. Вот оно — то место, где все закончится. Вот что хотела показать ей мать. Как только Ева шагнет в бальную залу, она его узнает. Мессенджера. Анжело. Мужчину, который столкнул ее мать с вершины карьера.
— Ева!
Она вздрогнула, когда голос Эша вторгся в ее мысли.
— Ева! Ты падаешь со стула. На какое-то мгновение я подумал, что ты потеряла сознание.
Ева взглянула на него широко раскрытыми глазами. Лоб Эша пересекли тревожные морщины. Он выглядел таким чистосердечным и здравомыслящим и отличался от Анжело как день от ночи.
— Что это было? — мягко спросил он.
— Видение, — отрывисто бросила Ева.
Эш поставил ее на ноги, прижал ее ладонь к своим губам и нежно поцеловал.
— Ты устала, вот и все. Последние два дня нас обоих измотали. Здесь нет ничего страшного, с чем бы не справился хороший сон.
Нежность его прикосновений и беспокойство в глазах вызвали у Евы поток слез. Она плакала, уткнувшись в его плечо, сотрясаясь всем телом от тяжелых всхлипываний. Она оплакивала своих родителей, брата Эша, юную горничную и пожилого лакея, которых никогда не видела. Но больше всего она плакала о себе. Она не верила, что у их отношений с Эшем может быть счастливый конец.
Ее участь — идти туда, куда ведет ее дар. Ее судьбой был Анжело, или Мессенджер, как она теперь знала. Своей последней сознательной мыслью мать попыталась подготовить ее к тому, что должно произойти. Ночные кошмары для нее закончатся.
Руки Эша скользили вверх и вниз по ее спине, пытаясь успокоить, но Ева никак не могла перестать дрожать. Он вдруг подхватил ее на руки и положил на софу, взял нетронутый стакан с бренди и прижал к ее губам, убеждая выпить.
Потом Эш отставил стакан в сторону и сказал:
— Не двигайся с этого места. Я только возьму одеяло, чтобы укрыть тебя.
Через мгновение он вернулся с пледом и подушкой. Всхлипывания Евы сменились редкой икотой, и ей удалось хриплым голосом произнести:
— Спасибо.
Он присел на корточки перед софой и отбросил назад локоны волос, упавшие ей на лоб и щеки.
— Что случилось? — спросил он. Голос его был встревоженным. — Что вызвало этот затравленный взгляд на твоем лице? Ты можешь рассказать мне об этом?
Ева дала тот ответ, который, как она знала, он сможет принять.
— Для меня было слишком тяжело еще раз пережить ночь смерти мамы.
Что Ева могла ему сказать? Что она и Анжело обречены участвовать в финальном акте пьесы, которую он начал, когда убил тех людей? Для Эша это слишком непостижимо. Даже она с трудом это понимала. Но принимала. У нее не было ни капли сомнения в том, что именно так все и должно закончиться.
Эш сочувственно кивнул и поцеловал ее в лоб.
— Постарайся немного поспать. Я пока немного почитаю у огня.
— Я не возражаю, если ты тоже пойдешь отдохнуть.
— В моей спальне холодно, как в леднике. Я буду совершенно счастлив спать в любимом кресле.
Ева все смотрела на него, пока веки наливались тяжестью, а тепло камина проникало в каждую частичку ее тела. Когда Эш двигался или менял свое положение, она открывала глаза, а затем снова мало-помалу закрывала. Наконец она заснула.
Глава 23
Эш и Ева прибыли в Особняк в разгар домашнего кризиса. Леди Сэйерс и ее гости собрались в музыкальной комнате, а Анна Контини выступала с речью. От ее громкого голос заложило уши еще до того, как они открыли дверь и вошли в комнату.
— Недопустимо, — заявила писательница. — Они должны отменить майскую ярмарку или, по крайней мере, отложить, чтобы дать мне время принять другие меры.
Леди Сэйерс умоляюще протянула руку.
— Но, Анна, дорогая! Они не могут отменить майскую ярмарку. И по многовековой традиции ее проводят в первую неделю мая.
Заметив Эша и Еву, она быстро поднялась, чтобы их поприветствовать. Выражение облегчения на ее лице было почти комичным.
— Лорд Денисон! — воскликнула она. — Возможно, вам удастся заставить Анну уступить здравому смыслу. Ярмарка всегда проводится на землях деревенской общины и поместья. И это не просто традиция. Это записано в грамоте, королевским указом передающей эти земли владельцу поместья и жителям Кеннингтона.
Эш кивнул, хотя в первый раз об этом слышал.
— В чем заключается затруднение?
— Мои ослики! — сказала Анна. — И мои овцы!
— Овцы? — переспросил Эш, подняв брови. Это ничего ему не объяснило.
Леди Сэйерс произнесла:
— Их надо перевести, чтобы освободить место для ярмарки, но Анна об этом и слышать не желает. Мой конюх грозился уволиться, если я поставлю к лошадям в конюшню ослов, а что бы он делал с овцами, даже не представляю.
— Мои ослики и овцы должны оставаться вместе, — настаивала Анна.
История мало-помалу прояснялась. Животные, по словам Анны, оказывали друг на друга успокаивающее воздействие, и ослики лучше собак охраняли овец. Анна не покупала сразу целое стадо, а начала с шести овец, но у троих недавно родились ягнята, так что теперь численность ее маленького стадо возросла до девяти. Двенадцати, считая ослиц.
— Они знают друг друга. Они как одна семья, а одна из ослиц вскоре ожеребится, — добавила она, завершая спор. — Перевозить ее сейчас было бы крайне бессердечно.
Ева воспользовалась паузой в разговоре, чтобы присесть возле своей тети. Лиза молчала, что было ей несвойственно. Ева посмотрела на Эша и подавила улыбку. Он выглядел так, будто предпочел бы быть где угодно, но только не здесь.
Эш переминался с ноги на ногу. Все смотрели на него, будто ожидая вселенской мудрости. Он прочистил горло и обратился к Анне:
— Если мы не перевезем ваших животных, крестьяне сделают это за нас, и закон будет на их стороне. Могут прийти судебные приставы, а они не будут церемониться. Уверен, что мы сможем найти какого-нибудь славного фермера, который возьмет их на день-другой, по крайней мере, до тех пор, пока не закончится ярмарка.
— Уже нашли, — заметила леди Сэйерс. — Их предложил взять доктор Брейн, но Анна об этом и слышать не желает.
— Его дом в двух милях отсюда, — возразила Анна ледяным тоном. — Я не смогла бы видеть своих животных чаще одного раза в день. А доктора Брейна они не знают. Хотя я уверена, что он очень милый, это не то же самое. Мои ослицы
