Вера - Алиса Клима
– Душенька моя, – тихо говорил Ларионов, покрывая ее лицо неторопливыми частыми поцелуями. – Если бы ты знала, как я не хочу расставаться с тобой. Радость моя, я хоть так тебя приласкаю. Душенька моя…
Ирина улыбалась слабой улыбкой, не понимая, как во сне можно так явственно чувствовать удовольствие.
Поцеловав ее в последний раз в нос, он поднялся с колен и вышел в сени. Там его ждали Марфушка и Кузьмич. Ларионов возвращался через два дня. Сердце его колотилось от волнения и возбуждения. Он был счастлив, но в то же время понимал, что Ирина не отдавала себе отчета в том, что происходило. И все же его охватил радостный трепет. Ларионов и сам не знал, отчего ему казалось, что он шел, не касаясь земли. Он старался скрыть эти переживания, но счастье на его лице не могло ускользнуть от тех, кто знал его так давно, как Марфа и Кузьмич.
Он кивнул Кузьмичу и хотел было что-то сказать Марфе, но та уже сама ему говорила:
– Ты езжай с богом, отец мой! Не волнуйся ни о чем, Григорий Александрович. Позабочусь о них, а Кузьмич завтра свезет девчат в лагерь. Господь тебя храни…
Она перекрестила его вслед, словно провожала родного, а не бывшего своего начальника лагеря.
Глава 14
Ирина проснулась на запах блинов. За пестрой ситцевой шторкой слышались тихие голоса Марфы и Кузьмича; курился самовар, и слышно было песни по радио. Ирина потягивалась с улыбкой. Она была дома; это не могло быть иначе: как же было хорошо – мягко, тепло, радостно. Она чувствовала сильную жажду. А потом она повернулась и увидела Польку, и поняла, что не дома они. Она вспомнила вчерашний день, и что были они в Сухом овраге, и что много пили у Марфушки, а потом ей снился странный сон – чудесный и приятный, полный наслаждения. Она потрогала свои губы, но не могла вспомнить ничего, кроме огромных, темных глаз Ларионова перед ней.
– Полька, – толкнула ее легонько Ирина. – Поля, просыпайся.
Полька еле открыла глаза и обняла Ирину, словно они были две сестры, и сейчас их позовет к завтраку мама, и не надо будет таскаться весь день по зоне и ждать пайку.
– Хорошо как! – Полька села в кровати, потягиваясь.
Ирина засмеялась и ударила ее шутливо маленькой кружевной подушечкой.
– Ну, красавицы, проснулись наконец?! – услышали они добрый зычный голос Марфушки. – Ну-ка, марш умываться и блины лопать!
Девушки слезли с кровати и выглянули из-за занавески, отделяющей место, где они спали, от горницы. Они были одеты в длинные рубашки, волосы их растрепались, и Марфушка с тоской подумала, как прелестны были эти молодые, нежные девочки, которым так шла эта белая одежда. Как нелепо было видеть их в серых телогрейках и ушанках.
– Ступайте к завтраку! – скомандовала Марфушка.
Кузьмич улыбался с хитринкой.
– Ох, и уши вы давить горазды, девки! – засмеялся он. – Ну-ка рассольчику хлебните.
Девушки пригубили рассола, а потом жадно пили кружками воду, стекавшую на ночные сорочки, и смеялись. В избе было хорошо натоплено: печь прогревала весь дом, и девушкам было жарко даже в рубашках. Кузьмич подправил усы и покачал головой. Он думал про то же, про что думала Марфушка. Ирина и Полька сели за стол, и Марфушка подвинула к ним тарелку с блинами. Полька схватила блин и стала смотреть через дырочки на Ирину, а Ирина смеялась и облизывала варенье с пальца, как в детстве.
– Много ль нам, человекам, надо для счастья? – вздохнула Марфушка и налила всем чаю. Сама она пила чай из блюдца и весело посматривала на девушек. – Дома да постели, харчей да баньки, да доброго слова.
Ирина отвела взгляд. Ее переполняла нестерпимая грусть. Это была грусть оттого, что ей было хорошо и что это сейчас же закончится.
– А я вот что думаю, – сказала Марфа. – Все наладится. Нас, баб, так просто не сдюжить. Мы живучие!
– Верно, Марфушка, верно, – вторил Кузьмич, втягивая чай с блюдца.
– Вот хотела бы я стать пчелкой и поселиться тут. Блины бы с вареньем ела, – сказала с полным ртом Полька.
Ирина кусала губы, уставившись в одну точку.
– А я бы не хотела стать пчелкой, – медленно произнесла она. – Я бы хотела стать исполином и раздавить все зло на земле одним разом, чтобы хорошим людям никто не мешал жить.
Она помолчала.
– Только ведь зло неистребимо. – Она взглянула на Марфу. – В себе его надо задавить сначала, в себе! А я не могу…
Марфушка с нежностью смотрела на Ирину.
– Так против зла только одно оружие есть, – сказала Марфушка спокойно и радостно. – Любовью все лечится и терпением. Вера…
Ирина быстро взглянула на Марфу.
– Вера нужна, – вздохнула Марфа. – Я смотрю на образа и молюсь. За себя не прошу, мне Бог все дал, что надо. А за других прошу. Человеков жалко очень, уж больно несчастные все. А счастье есть. Есть. Только народ у нас чудной. Не любит себя. А как же жить, если самого себя не почитаешь? Так и никто тебя не будет любить. Полюбить бы нашему народу себя, жить бы стали хорошо.
– А я вот, Марфушка, тебя люблю, – сказал Кузьмич и ущипнул ее.
Марфушка взвизгнула.
– Да ну тебя, старый леший! – засмеялась она. – Девок бы хоть посрамился.
– А чего срамного в чуйствах моих? – Кузьмич причмокнул сахар. – Любви срамиться нечего! Любовь – это важная наука. А девки у нас все на выданье, им уж пора знать. Тебе сколько лет-то, Иришка?
– Двадцать четыре.
– И всё в девках!
Ирина ласково смотрела на Кузьмича.
– А я замужем уже побывала, – сказала она.
– Ишь ты! – воскликнула Марфушка. – Вот те на! И кто же он? Важный,
