Вера - Алиса Клима
Полька смутилась, удивленная и позабавленная тем, что такой старый человек все еще ходит в женихах.
– Ты на его седину не смотри, – прогремела Марфушка, – ему еще и сорока нет!
Ирина и Полька не могли скрыть удивления.
– А ты не удивляйся, – сказал Матвей Петрович с ласковой улыбкой. – Я ведь десять лет каторги – от звонка до звонка.
Ирина опустила глаза. Как это было чудовищно! Вот так и она за пять лет состарится на зоне, а потом в Сухом овраге вынуждена будет жить до конца своей жизни и будет в тридцать лет выглядеть как сорокалетняя старуха.
Ларионов не сводил с нее глаз. Марфушка села за стол и только руками показывала своей помощнице Серафимке, куда и как прислуживать.
– Серафимке двадцать лет, – сказала Марфа. – Мать ее забрали в тридцать втором, а Серафимка сбежала из приюта, разыскала ее и поселилась тут прислуживать. Мать померла два года как: Серафимка тут и осталась с нами.
– Уеду учиться и останусь в городе учительствовать, – вмешалась Серафимка.
– А зачем же оставаться? – сказала Ирина. – Я тут школу видела.
– В город все рвутся. Сама, поди, домой хоть завтра бы рванула, – подмигнула Марфа. – А нам и тут хорошо! Ешьте, гости дорогие, и пейте! Я – от души!
Ирина заметила, что, несмотря на богатство стола, среди блюд не было изысков. Марфушка достала из погреба свои заготовки, напекла пирогов, и все было по-простому, по-деревенски. Ирина дала Марфушке наливку, а та принялась ее целовать и благодарить.
– Ты, душенька, только не сердись, но Марфа любит веселиться. Макар Кузьмич, сыграй на баяне, согрей душу.
Полька чувствовала, как у нее начала кружиться голова от обилия пищи, а Ирину стало подташнивать. Ларионов заметил, как тяжело девушкам терпеть воздержание от еды за таким столом, и посмотрел призывно на Марфу. Та тут же позвала Серафимку; Серафимка начала накладывать угощения на тарелки.
– Ешьте и пейте, девчата, – засмеялась Марфа. – Я все с лета заготавливаю. Я ведь сама когда-то, как вы, тут отбывала за делишки кое-какие. Кто по молодости не ошибается?! Вот и Федосья со мной мотала. Так что от своих к своим примите, не побрезгуйте.
– Да что вы, как можно! Мы вовсе не голодны и даже не предполагали… – вспыхнула Ирина.
– Ну ты это брось – не голодны! – громко приказала Марфа, оглядывая тощие фигуры девушек. – У Марфы все хорошо едят и пьют, правда, Григорий Александрович?
Ларионов кивнул, затягиваясь папиросой. Он знал, что Ирина не притрагивалась к еде, привезенной для него из Москвы, как и ко всему, что исходило от НКВД, и был рад, что Марфа знала, что вовремя сказать.
Марфа отсидела за вынос продуктов со склада. Она всю жизнь работала в общепите, и для нее накормить человека было так же естественно, как для Марты поставить градусник.
Постепенно дружелюбная атмосфера дома Марфушки, веселые разговоры гостей, баян Кузьмича и спиртное убаюкивали Ирину. Полька хохотала и уплетала за обе щеки, а Ирина ела немного и вела себя очень сдержанно. Марфушка, Кузьмич, Матвей Петрович и еще двое мужчин вспоминали забавные случаи на зоне, своих старых друзей, и Ирина постепенно успокоилась. Это были веселые и добрые люди, которые могли бы быть другими, сломавшись от обид на несправедливость. Но они выглядели счастливыми и довольными, они смогли сохранить в себе человеческое. Она стала также думать, что их довольство шло уже оттого, что остались они живы и вышли на свободу.
– Помню, только пришел ты к нам, Григорий Александрович, стал принимать лагерь; тут и построение было, и начальство из Москвы прикатило, и вы – такой важный, серьезный – шли вдоль шеренги, – весело говорил Матвей Петрович. – А тут – бац! – и Дуняша Стрельцова на плацу грохнулась прямо вам под ноги.
Матвей Петрович засмеялся, словно рассказывал веселый анекдот.
– Вот был переполох! А она от усталости чувств лишилась – стояли-то не один час уже, – обратился он к Польке, когда та сидела с набитыми щеками. – А вы ее давай поднимать! А начальство кричит: «В ШИЗО ее!» – а вы: «В медпункт ее». Начальство давай наседать, мол, в изолятор ее надо. А Григорий Александрович тогда перед всеми зэками вдруг говорит, мол, я – теперь тут хозяин, мне и решать. Делов было! Начальство притихло, чтобы чего опять не вышло. А меня через полгода отправили на вольное поселение. Вот и живем тут, поживаем.
– Правда ваша, – кивала Марфушка, – начальник наш зазря никого в ШИЗО не кидал.
Ирина взглянула на Ларионова, и он покраснел и сконфузился.
Марфушка семафорила глазами Серафимке, а та – расторопная и хитроглазая – подливала кому наливки, кому первака. Ирина намеренно пила много, а Полька с ней за компанию. Ларионов видел, как хмелели девушки, но не смел их останавливать. Уже к девяти вечера Ирина осознала, что окончательно пьяна, но кроме этого осознания не могла более ничего сообразить.
– А когда же нам ехать? – спросила она, как будто слыша свой голос со стороны – каким-то заторможенным и чужим.
Ларионов смотрел на нее ласково.
– Не волнуйся, ночь вы тут поспите теперь, а с утра тронетесь в лагерь. Уже поздно, да и Кузьмич по Марфушке соскучился, – сказал он с улыбкой.
Ирина сквозь туман поняла, что Кузьмич собирался провести ночь с Марфой, а их с Полькой определят где-то в избе. Она видела, что и Ларионов много выпил, но держался хорошо. Ей стало так уютно в доме Марфы. Она так соскучилась по дому, по теплу и вкусным запахам, что ее сильно разморило. Наливка Марты оказалась необыкновенным напитком. Ирина долго сохраняла трезвость ума, но поняла, что ноги совершенно перестали слушаться ее. Она пыталась встать, но в ногах была сильная слабость. Губы ее онемели, а глаза не могли ни на чем фокусироваться.
Она не помнила, как оказалась в постели за балдахином – мягкой, свежей, пахнущей Марфушкой, но чувствовала, что ее туда кто-то уложил. Сквозь пелену она видела Польку, засыпавшую рядом с блаженным лицом; а потом перед ней возник он; его темные глаза были совсем близко, и ей казалось, что они занимали все пространство вокруг. Ирина думала, что видит сон – Ларионов совсем рядом, склонившийся к ней, что-то шепчет; потом ей казалось, что он гладит ее голову.
Он говорил ей, что ему пора уезжать в Новосибирск и что скоро он вернется. Ирина кивала, но не совсем понимала, что именно он говорил, и
