Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар
— Не приглашай его к нашему столику, прошу тебя, — глядя в сторону, пробормотала она.
Рэйчел ответила очень быстро и, как показалось, Вирджинии, нарочито громко:
— Но я не могу, дорогая. Я уже подала ему знак.
Анри Кроуз довольно живо и особенно не церемонясь, пробирался между столиками. Не переставая загадочно улыбаться, он поцеловал ручку Рэйчел, а потом надолго припал к ладони Вирджинии, которой все это показалось каким-то двусмысленным и неприятным. Прикосновение же губ Кроуза и вовсе вызвало в ней гадливость. Когда он выпрямился, женщина пристально взглянула ему в лицо, но его улыбка от этого сделалась еще шире и таинственней.
— Господа, я только что с катка, — торжественно заявил Кроуз.
— И, конечно, все вами там восхищались? — спросила Рэйчел, подыгрывая его тону.
— Увы! Так, несколько простеньких фигур. Там такая толкотня! Я предпочел лицезреть других. И знаете, это достаточно приятно, когда люди хорошо катаются.
Его своеобразный голос, который контрастировал с выражением усталости на лице, звучал возбужденно, а разнообразные модуляции придавали ему волнующую музыкальность. Он, конечно, знал это и умел пользоваться своим голосом. Ральф всегда с удовольствие слушал его и часто говорил Вирджинии:
— Не понимаю, чем он тебе не нравится. Талантливый человек всегда имеет странности.
Сейчас Ральф спросил Кроуза:
— Ну, а красивые женщины там были?
— Полдюжины, которым повезло, что я наблюдал их. — Он расхохотался. — Но где они одеваются? Послушайте, миссис де Брикассар, — Кроуз обратился к Вирджинии, — вы знаете эту огромную датчанку, которая живет в вашем отеле?.. Представьте себе, она сегодня была в трико оливкового цвета в полоску и с розовым шарфом на шее.
— Какой ужас! — воскликнула Рэйчел.
Кроуз продолжал, сверля глазами Вирджинию:
— Эта девица, между прочим, с ее впечатляющими бедрами и не менее восхитительной грудью должна ходить только голой. Вот так-то, господа.
— Вам не кажется, что вы жестоки к ней? — засмеялся Ральф, касаясь густого меха шубы, в которую буквально завернулся Кроуз, несмотря на то, что в помещении было довольно тепло. — Сами-то в мехах.
— Я заявляю, что одежда женщины имеет сексуальную функцию, — не обращая внимания на замечание Ральфа, продолжал Кроуз. — Одеваться, если ты целомудренна, мне кажется непристойным.
При этих словах Вирджиния отвернулась, но кожей чувствовала, что он смотрит на нее. Ее больше смущали не сами слова, а то упорство и настойчивость, с которой они адресовались именно ей. Она это знала.
— Короче говоря, никто на катке вам особенно не понравился? — спросила Рэйчел и засмеялась. Сегодня Вирджинии показался неестественным даже ее смех.
— Я этого не сказал. Да, плохой вкус меня раздражает, и все-таки он мне приятен.
— Это значит, если женщина захочет вам понравиться, она должна безвкусно одеваться? Я правильно поняла вас, Арни? — подзадоривала его Рэйчел.
— Да нет же, — вступил в разговор Ральф, — просто в наборе цветов, которые позволяют себе женщины, иногда присутствует какой-то вызов, даже провокация. Как вывеска на злачных заведениях, не правда ли, мистер Кроуз?
— До чего же эти мужчины сложные натуры, — вздохнула Рэйчел. — Ты не находишь, дорогая? — обратилась она к Вирджинии.
Вирджиния внимательно посмотрела на Ральфа и ничего не ответила.
— А вы знаете, друзья, — неожиданно сказал Кроуз, — вас здесь принимают за молодоженов. Для супругов с двухлетним стажем это неплохо.
— Но немного странно, не так ли? — спросила Вирджиния агрессивным тоном.
— Почему же? — постарался не заметить ее тона Кроуз. — Я же сказал, что зрелища, которые меня раздражают, не всегда неприятны.
Ральфа испугал тон, которым Вирджиния заговорила с Кроузом, и он решил вмешаться, чтобы не допустить обострения, и спросил Кроуза о намечающейся выставке его портретов в Нью-Йорке.
— Это будет грандиозная выставка, — пообещал Кроуз. — Напрасно вы в свое время отказались от портрета своей жены.
— А вы собирались писать портрет с Вирджинии? — спросила Рэйчел, с завистью разглядывая подругу, пытаясь обнаружить в ней те достоинства, которые увидел Кроуз. — Вирджиния, дорогая, я тебя поздравляю!
— Не с чем поздравлять, — сухо ответила Вирджиния. — Портрета не было и не будет.
— Напрасно, — многозначительно заявил Кроуз, Ральф тут же поднялся и стал прощаться. Кроуз пригласил де Брикассаров поужинать с ним.
— Это невозможно, — ответила за мужа Вирджиния, — мы уже приглашены.
На улице Ральф мягко спросил:
— Неужели Кроуз настолько тебе неприятен, что ты даже соврала? Он талантливый художник, образованный человек, не сплетник.
— Я знаю, милый, — призналась Вирджиния, — но я его не выношу. Его голос, который, кажется, ищет в тебе что-то, чего тебе вовсе не хотелось бы показывать… Его глаза… Они всегда неподвижны. Ты заметил? Этот игривый, но холодный тон. В конце концов, мы его даже и не знаем хорошо. — Вирджиния вдруг остановилась. — Скажи мне, мы не будем с ним встречаться в Нью-Йорке? Почему ты молчишь? Значит, ты уже пригласил его! Ты неисправим! Ты такой доверчивый человек. Не оправдывайся, я понимаю, что это одно из твоих достоинств, хотя ты и сам от этого страдаешь. Но прости меня, милый, — спохватилась она. — Я не должна была говорить с тобой так. Ты сам знаешь, как лучше. Если ты хочешь, я готова терпеть его и в Нью-Йорке.
— Но ведь мы можем уехать прямо отсюда на Саурес и будем там только вдвоем, — предложил Ральф.
— Нет, нет, — испуганно проговорила Вирджиния. После того, как она увидела мир, ей уже не хотелось забиваться в свою лесную хижину, хотя Ральф постоянно стремился туда. Он, конечно, мог бы настоять, и Вирджиния не посмела бы возразить ему, но в Нью-Йорке его ждал дядя. Он стал прибаливать и хотел, чтобы Ральф пожил какое-то время рядом с ним.
Вечером Ральф с Вирджинией были в театре. Лондонская труппа давала «Гамлета». Принца играл молодой, но уже знаменитый актер. Вирджиния плохо знала Шекспира, и ее совершенно не тронули страсти, которые когда-то происходили в датском королевстве. Однако, когда они уже ехали в санях домой, она молчала, стараясь не испортить своим высказыванием впечатления Ральфа от спектакля. Она видела, что муж погрузился в грустные размышления. В такие минуты он был ей особенно дорог.
— Уитни действительно гений, — тихо сказал Ральф, — гений ужасный: он до безумия чувствует плоть. Я не знаю более заразительного искусства, чем искусство плотское. Ты не согласна со мной?
