Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар
52
Ральф с тревогой наблюдал за женой и не знал, как помочь ей обрести прежнее душевное равновесие. Он предлагал ей вернуться на Саурес, предлагал снова отправиться путешествовать или заняться каким-нибудь делом. Вирджиния отклоняла все его предложения, и он решил оставить все как есть, надеясь, что время ее излечит… Он жалел Вирджинию и считал ее душевное нездоровье следствием моральных травм, нанесенных ей в детстве невежественным воспитанием.
Но ее спокойствие и безразличие исчезло в одночасье, когда однажды Вирджиния неожиданно получила цветы от Кроуза. Прочитав карточку, закрепленную на букете, она оказалась в замешательстве. Что это? Почему ее имя всплыло именно тогда, когда вся она переполнена чувством неведомого ожидания? Женщина вспоминала об этом человеке с тревогой и неприязнью. Однако проснувшаяся нервозность очень хорошо соответствовала ее внутреннему состоянию и возбуждала в ней прямо-таки мазохистское удовольствие.
Между тем цветы стали приходить с редким постоянством. «Он прекрасно видел, что я ни секунды не могла его спокойно терпеть, — пыталась рассуждать Вирджиния, — я ни разу не поблагодарила его за цветы и даже Ральфа попросила не делать этого. Но он все равно продолжает присылать их…»
Она представила себе неподвижные глаза Кроуза, его шевелящиеся, но не издающие ни звука губы и содрогнулась от отвращения, которое молнией пронзило все ее естество.
Каждый день заезжала и Рэйчел. Она вбегала, даже не раздеваясь, сообщала, что у нее всего несколько минут и оставалась часами. Болтовня подруги притягивала Вирджинию, ее легкомыслие и фривольность ошеломляли ее и доставляли ей бездну удовольствия. Вместе с Рэйчел она переносилась в беззаботный мир, в котором царствовали наряды, косметика, разводы и интимные связи. Иногда, правда, Вирджинии казалось, что какая-то горькая усталость тенью ложится на лицо собеседницы и что живость ее как бы машинальна, по инерции.
Однажды после обеда, когда приятельницы вовсю предавались беззаботной болтовне, подали визитную карточку. Она задумчиво повертела ею и сказала:
— Это Кроуз…
Наступило молчание.
— Ты его не примешь! — закричала вдруг Рэйчел.
Ее резкий, решительный тон так мало напоминал тот, к которому Вирджиния успела привыкнуть. Она повиновалась Рэйчел всегда и во всем, но неожиданно для себя спросила:
— Почему же?
— Я не знаю… Только помню, что он тебе активно не нравился. И потом… я должна тебе еще столько рассказать…
Если бы не странная настойчивость подруги, Вирджиния сама бы постаралась избежать встречи с Кроузом. Однако твердость, которую проявила Рэйчел, чтобы помешать этому визиту, пробудила в ней одновременно и любопытство, и так не свойственную ей спесь.
— А почему я не могу изменить мнение о человеке? — спросила она. — Все эти цветы, которые он мне присылал, они ведь о чем-то говорят…
— А!.. Он присылал тебе цветы!..
Рэйчел вскочила, чтобы немедленно уйти, но никак не могла найти перчатки.
— Что с тобой, дорогая? — оттаяла Вирджиния, озадаченная ее замешательством. — Ты можешь сказать мне прямо? Ты ревнуешь?
— Нет… Нет… Я бы призналась тебе, и ты бы поняла… Но я боюсь, Он подтрунивает надо мной. Он смеется. Я его очень хорошо узнала. Он жуткий развратник. Может быть, даже извращенец. Он находит удовольствие только в пороке. Он сделал все, чтобы я его презирала, он слишком преуспел в этом!.. Ты — это совсем другое, противоположное: он наслаждается неприязнью, которую тебе внушает. Он культивирует ее. Будь осторожна, дорогая, он опасен!
Никакие другие слова не могли бы так повлиять на решение Вирджинии принять Кроуза сегодня же. Сейчас же!
— Погоди, ты увидишь его, — сказала она.
— Нет, только не это!
Оставшись одна, Вирджиния приказала прислуге позвать неожиданного гостя. Едва увидев ее сидящей за маленьким столиком, половину которого занимала ваза с ирисами, Кроуз улыбнулся. Эта продолжительная улыбка, подчеркнутая длительной паузой, поколебала спокойствие Вирджинии. И уж совсем неловко почувствовала она себя, когда он сел прямо против нее и решительно отодвинул цветы в сторону.
— Де Брикассара нет дома? — спросил он внезапно.
— Конечно, иначе бы вы его уже увидели.
— Я знаю: он вас никогда не покидает, я даже думаю, что когда он дома… Впрочем, не будем… Вам его не хватает?
— Очень.
— Мне тоже знакомо это ощущение, потому что это такое удовольствие — видеть его! Он красив, жизнерадостен, серьезен и предан. Должно быть, он редкий спутник на жизненном пути? Так?
Вирджиния решила не отвечать. Каждая похвала из уст этого человека звучала слишком двусмысленно.
— Благодаря подруге, которая приходит ко мне каждый день, — сказала она, — я отнюдь не скучаю.
— Миссис Стоун?
— Вы видели, как она выходила?
— Нет. Но я почувствовал запах ее духов, немножко похожих на нее, о чем-то все время умоляющих…
Смех, которым сопровождалась эта тирада, вызвал у Вирджинии нескрываемое отвращение.
— К вам на секунду вернулось прежнее выражение лица, — язвительно заметил наблюдательный Кроуз.
— Значит, я очень изменилась? — спросила женщина, почувствовав вдруг легкую дрожь.
— Я считаю, что вы где-то потеряли некую маску — лицо прелестной женщины, довольной своей судьбой.
— Благодарю за сомнительный комплимент.
— Обычно вы более откровенны по отношению к себе…
Вирджиния ждала объяснения последней фразы, но его не последовало. Мужчина замолчал. Чтобы выказать свое раздражение, она привстала и принялась перебирать цветы.
— Да вы устали сидеть! — воскликнул Кроуз. — Пожалуйста, не церемоньтесь со мной! Прилягте!
— Я уже привыкла, я вас уверяю…
— Нет, нет, де Брикассар меня не простит, ложитесь, дорогая. Я настаиваю.
Он решительно встал и отодвинул свое кресло, чтобы освободить проход. Вирджиния лихорадочно искала резкий ответ, с которым бы не затруднилась до болезни, но на ум ничего не шло. Смущенная и раздосадованная, она прямо-таки упала на диван.
— Если бы вы знали, как хороши теперь, — вновь заговорил Кроуз. — Вы должны знать, и это следует выбить на фасаде вашего дома, что вам идет душевное волнение. Вы просто созданы для этого. Люди так поверхностны. С тех пор как мы познакомились, я только и делал, что представлял вас лежащей… Как я был прав! Какая изнеженность и мягкость! Какое телесное откровение!
Продолжая монолог, он отступил в глубину комнаты, и Вирджиния потеряла его из виду. Слышен был только голос. Голос, чью силу он прекрасно знал, но обычно делал вид, что ни о чем не догадывается. Голос, которым он играл теперь. В полную и очень опасную мощь Кроуз обращал его не только к слуху женщины, но и к каждой нервной клетке. Голос этой сирены в смазливом мужском обличье растлевал, превращал Вирджинию в воск. Судорожно съежившись, она не могла найти в себе мужества, чтобы заставить его замолчать. Ослабленная усилиями, которые пыталась предпринять, плененная этими вкрадчивыми интонациями, этим речевым бельканто, она вдруг погрузилась в атмосферу сладострастия, которую испытывала в первые дни своего выздоровления.
