Невероятный сезон - Розалин Ивз
Птицы и мотыльки – это безопасно. Не надо бояться разочаровать их или причинить боль, и на них гораздо приятнее смотреть. Нет, подумала она, неисправимо честная даже с собой. Это должна быть действительно редкая птица, чтобы она посмотрела на нее с большим удовольствием, чем на мистера Левесона, но она разрушила эту дружбу и вынуждена довольствоваться малым.
Грация услышала свое имя, далекое и едва различимое, и подумала, не почудилось ли ей. Но когда оно повторилось, она пошла на звук, пока не нашла Калли.
Кузина покачала головой, увидев Грацию, на ее лице отразилось мягкое раздражение.
– Я думала, мы снова потеряли тебя.
– Ты когда-нибудь задумывалась, что жизнь животного намного проще? – спросила Грация, игнорируя ее слова. – Я уверена, что птицы чувствуют радость и боль так же, как мы, но ход их жизни прямолинеен. Вставай вместе с солнцем, пой, спаривайся, когда тобой движет порыв, высиживай яйца, несколько недель выхаживай птенцов и двигайся дальше. Человеческая жизнь намного сложнее.
– Тебе бы понравилось сидеть на кладке яиц? Уверена, мы сможем придумать что-то получше.
Грация шлепнула Калли, радуясь, что у кузины улучшилось настроение.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Но одно знаю наверняка: я не собираюсь отвлекаться на романтику. Меня вполне устраивает роль кузины и дочери, и я буду наслаждаться общением с твоими детьми и детьми Талии и заполнять время учебой.
Калли помолчала, шаркая носком ботинка по земле.
– Неужели любовь – всего лишь отвлечение? Грация, я знаю, как много для тебя значит твоя работа. Думаю, тебе следует учиться и публиковаться столько, сколько хочешь. Но жизнь – это не только работа. Не закрывайся от любви, думая, что это защитит тебя. Этого не случится.
Грация знала, что кузина хотела как лучше и пыталась облегчить то, что, как представляла, было горем для Грации. И все же…
– Я не говорила о том, что закрываюсь от любви. Разве я не сказала, что буду хорошей кузиной и дочерью? Я покончила лишь с романтикой.
– Но Грация… ты заслуживаешь любви, как каждый из нас.
Горячий гнев захлестнул Грацию. Она резко повернулась к кузине.
– А ты нет? Как можешь ты читать мне лекции о любви и романтике, когда не хочешь бороться за свое счастье? Ты сказала, что любишь Адама, но отказалась от него. Возможно, мне нравился мистер Левесон, и я его даже любила, но он никогда не хотел быть со мной.
Калли вздрогнула.
– Грация… я… – Она сильно заморгала, потом резко вздохнула. – Уверена, это не так. Я видела, как он смотрел на тебя.
Грация вспомнила, как мистер Левесон взглянул на нее при их последней встрече, как его лицо исказилось от ярости.
– Ему нравилась та версия меня, которая не была настоящей. Настоящую меня он презирает. – Она расправила плечи, поправляя шаль. – В любом случае я отказываюсь изменять себе ради кого бы то ни было. Меня должны любить такой, какая я есть, или не любить вовсе.
– Безусловно, – сказала Калли, вкладывая холодную руку в руку Грации. – Прости, если расстроила тебя… я не собиралась. Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.
Грация вздохнула и сжала ее руку.
– Я никогда не могла бы возненавидеть тебя. Но, пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь… о чем угодно другом.
Калли любезно расспросила кузину о том, что она видела во время прогулки, и эта тема занимала их до тех пор, пока они не добрались до дома священника.
Обри уже собрались за столом для завтрака, двое младших детей ссорились из-за тостов, а мистер Обри пытался читать газету, пока миссис Обри разговаривала с ним. Средняя дочь, четырнадцатилетняя Антея, с длинными худыми руками и большими глазами, пыталась выглядеть гордо и отчужденно, но забыла о манерах, как только увидела Калли и Грацию.
Она выскочила из-за стола и побежала к кузине, размахивая чем-то.
– Грация! Только подумай, это пришло для тебя с утренней почтой.
Грация взяла пакет – это был новый номер «Философских трудов». Не обращая внимания ни на кого, Грация листала журнал, пока не нашла свое имя и не провела пальцем по подписи.
Она сделала это. Она опубликовала первую научную статью – первую из многих, как она надеялась. И все же эта публикация стоила ей дружбы. Неужели каждое достижение будет таким горько-сладким? Нет. Она этого не допустит. Она больше не позволит чувствам затуманить рассудок.
Калли заглянула ей через плечо.
– О! Грация… это твое эссе? Блестяще.
– Спасибо. – Она хотела, чтобы голос звучал радостно, но могла расслышать в нем безразличие.
Калли развернулась, чтобы посмотреть на кузину.
– Что такое? Я думала, ты будешь кричать об этом с крыш. Ты всегда этого хотела.
Грация ткнула указательным пальцем в имя на странице: «Л. М.»
– Это мистер Левесон, – тихо объяснила она. – Это его статью я… Я не знала.
– Кто такой мистер Левесон? – спросила Антея.
– О! О, Грация, – охнула Калли.
– Теперь все кончено. – Грация закрыла журнал, положила его на стол рядом с пустой тарелкой и села в кресло. – Было ли еще что-нибудь кроме этого?
Тетя Софрония кивнула.
– Записка от твоей матери. – Она передала Грации через стол квадратную карточку.
«Моя дорогая Грация, это пришло тебе сразу после того, как ты уехала. Хотя признаю, что понимаю лишь одно слово из пяти, я рада за тебя. Я также рада, что у тебя хватило предусмотрительности не указывать свое полное имя – немногие джентльмены мечтают, чтобы их жена оказалась синим чулком! Я хотела бы, чтобы у нас были столь же радостные новости о Талии, которыми мы могли бы поделиться, но Адам до сих пор не напал на их след, хотя продолжает искать, а я – молиться. Даст Бог, скоро у нас будут новости получше».
Она подняла взгляд.
– Вы читали это?
Тетя Софрония кивнула.
– Твоя мама вложила карточку в письмо ко мне. – Она взглянула на Калли.
Хорошо… значит, Грации не придется читать это вслух. Ее задело то, что мама не могла просто порадоваться ее успеху, хотя Грация знала, что та делает все возможное, чтобы понять ее.
– Мне следует вернуться в Лондон, – сказала она.
Она бы предпочла остаться в деревне, где могла бы погрузиться в учебу и избежать неприятных встреч. Но, с другой стороны, она знала, как, должно быть, волнуется мама, ожидая в Лондоне известий о Талии, и решила отбросить собственные желания.
– Зачем? – спросила тетя Софрония.
– Ты ничем не сможешь помочь там, а твоя мама слишком занята, чтобы
