Невероятный сезон - Ивз Розалин

Возможно, Талии показалась романтичной идея побега. Но как она могла решиться на такое, если это приведет к страданиям ее семьи и друзей?

Калли понесла письмо вниз, ее руки похолодели. Пока она шла, стук в голове усиливался. Столовая оказалась пустой – слуги еще не накрыли стол к завтраку. Калли послала горничную наверх посмотреть, не проснулись ли тетя или дядя, и через несколько минут в комнату, зевая, в ночной рубашке, вошла тетя Гармония.

– Что такое, дорогая?

Калли протянула карточку. Тетя рассеянно начала читать, потом напряглась. Она подняла глаза на племянницу, затем, не говоря ни слова, положила письмо на стол и вышла из комнаты.

Калли ждала. Ее руки и ноги отяжелели. А сознание металось в панике – что делать, должны ли они помчаться за Талией? – в остальном она оставалась на удивление спокойной. Этот момент казался неизбежным, будто ничто не могло предотвратить его.

Дверь открылась, но это была не тетя Гармония и даже не дядя Джон. Адам. Калли покраснела, вспомнив, что не одета, успела лишь накинуть халат поверх ночной рубашки, а ее волосы заплетены в косу.

– Адам! – Что-то защемило в груди при виде знакомого лица.

Она подумала: «Я должна рассказать ему о Талии и мистере Дарби. И о Генри».

– Извини, что пришел так рано, но это не могло ждать, – сказал он, глядя на нее из-за стекол очков своими голубыми глазами. – Я не спал большую часть ночи, думал. Ты не позволила мне извиниться прошлым вечером, я мучился. Я был легкомысленным и невнимательным и причинил тебе боль, тогда как никогда не хотел…

– Адам, – прервала Калли. Она не могла вынести того, как он смотрел на нее, словно сосредоточен на ней всем существом, словно она единственная имела значение в этот момент. Что бы ни означал этот взгляд, она собиралась все испортить. Она подтолкнула к нему карточку.

Он поднял ее. Прочел.

– Кто-нибудь отправился за ними? – Он смотрел на письмо, не поднимая глаз на Калли. Она боролась с непреодолимым желанием подойти к нему, обнять и позволить заключить ее в объятия, найти утешение в физическом прикосновении.

– Мы только что узнали.

– Я должен…

В комнату вошел дядя Джон, за ним следовала тетя Гармония.

– Сэр. – Адам поклонился. – Боюсь, в настоящее время я – персона нон-грата, поскольку вмешиваюсь в то, что, должно быть, является непростым семейным делом. Но умоляю вас позволить мне, учитывая мою давнюю дружбу с этой семьей и помолвку с Каллиопой, отправиться за ними. Если повезет, я смогу отследить их и вернуть обратно в Лондон. Если они все же намерены заключить брак, пусть сделают это в окружении семьи и друзей, без скандала.

Дядя Джон слушал внимательно.

– Я поеду с вами.

– Нет, Джон, – сказала тетя Гармония. – Будь благоразумен. Такое путешествие станет тяжелым испытанием для твоих суставов… ты лишь задержишь его. Спасибо, Адам, это щедрое предложение, и мы с благодарностью примем его.

Они оба последовали за Адамом в холл, чтобы обсудить возможный путь, которым последовали беглецы. Калли проводила их взглядом, но никто не обернулся, чтобы взглянуть на нее. «Совершенно правильно», – сказала она себе. Сейчас следовало беспокоиться о Талии.

Она не могла пошевелиться. Узкий луч солнца пробился сквозь облака и оконные стекла, проведя линию по краю стола. Ей хотелось плакать, хотя в глазах щипало не от горя из-за исчезновения Талии. Или, по крайней мере, не только из-за этого.

Она кое-что поняла, когда Адам неожиданно вошел в комнату.

При его появлении, при виде его дружелюбного, знакомого лица на нее снизошло глубокое спокойствие – чувство защищенности, которое всегда ассоциировалось с домом. С родителями, с братьями и сестрами, с миром, в котором, она никогда не сомневалась, ее любят и ценят. Неважно, что Талия пропала, и в семье вот-вот разразится скандал.

Адам находился рядом, и все было правильно.

Когда это возникло, чувство, что Адам – ее дом?

Или оно всегда было с ней, напоминание о ее детском преклонении перед героем, которое она спрятала от самой себя, когда решила, что он принадлежит Талии?

Калли осознала, что любит его, в тот момент, когда отдала ему карточку Талии, когда его внимание переключилось с нее на сестру. Как всегда. Как, вероятно, и будет. Она провела пальцами по гладкой поверхности стола, широко расставив их, как пластины веера.

Две вещи она знала наверняка.

Она не могла выйти за Генри.

Не тогда, когда любит другого. Если бы ее чувства не были затронуты, возможно, она с чистой совестью согласилась бы на этот брак. Но зная, что Генри предложил ей свое сердце – или, по крайней мере, она так считала, – она не могла решиться на брак, в котором не в силах была ответить тем же. Может, через год или пять лет. Но не сейчас.

Она не могла выйти и за Адама, не тогда, когда ему все еще не безразлична Талия. Маленькая эгоистичная часть ее шептала: «Почему бы и нет? По крайней мере он станет моим». Но рациональная ее часть понимала, что так она лишь причинит себе боль. Как сможет она провести всю жизнь, наблюдая, как любимый мужчина загорается, увидев рядом другую? Лучше остаться одинокой, посвятить себя тому, чтобы помогать папе с его приходом, а маме с детьми.

Лучше позволить Адаму найти счастье с кем-то, кого он действительно любит.

Тетя Гармония, вздыхая, вернулась в комнату.

– Кто-то должен написать вашим родителям.

– Позвольте мне, – сказала Калли. Внезапно ей больше всего на свете захотелось оказаться дома. Обнять маму, посидеть за столом в кабинете папы и послушать, как он говорит о работе. – Еще лучше, если вы позволите мне поехать к ним и передать новость лично.

– Возможно, так будет лучше. Я разбужу Грацию. Она может сопровождать тебя. Осмелюсь предположить, ей пойдет на пользу пара дней вдали от Лондона, учитывая, как здесь идут дела.

Калли вернулась наверх собрать вещи в дорогу.

Но прежде чем подойти к гардеробу, присела к письменному столу.

Ей нужно написать два письма. Одно – Генри Солсбери.

И другое – Адаму.

XXIV

Постоянное и болезненное напряжение

У Lumbricus terrestris нет сердца, а органы аэрации расположены не внутри, а состоят из небольших боковых клеток с наружным отверстием.

Примечание Грации: Если бы у Homo sapiens отсутствовало сердце, можно было бы его разбить?

Карета с грохотом прокатилась по дорожной колее, и с колен Грации слетел научный журнал, а сама она чуть не упала на Калли, сидевшую напротив.

– Ты в порядке? – спросила Калли.

– Да, – ответила та. – А ты?

– В порядке, – сказала Калли.

Никто из них не умел врать. Но в данный момент Грация готова была смириться с ложью. Она хотела говорить о своих проблемах не больше, чем кузина – о своих. Она откинулась на спинку сиденья и сунула журнал в сумку. Почему она решила, что это может ее утешить? Хотя это и не были «Философские труды Королевского общества», каждая страница, каждый аргументированный научный трактат напоминал о катастрофе, в которую она превратила свою жизнь.

Она вовсе не надеялась, что мистер Левесон влюбится в нее так, как она влюбилась в него. Но хотела сохранить дружбу с человеком, чьи беседы и наблюдения сделали ее жизнь богаче. Теперь она разрушила и это.

Вдоль дороги мелькали деревья, но Грация их почти не замечала. Она видела деревья, растущие вдоль главной аллеи Воксхолла. Видела покрасневшее от гнева лицо мистера Левесона. Она заново переживала каждое мгновение той ужасной ночи.

Он вел себя тихо и сдержанно за ужином в саду, и Грация, чувствуя его настроение, но не до конца понимая – или, возможно, боясь понять, – тоже была молчалива. Никогда прежде она не проводила более неприятного времени в его обществе, включая их первую ссору.