От выстрела до выстрела (СИ) - Чеснокова Юлия Олеговна AlmaZa
— Почему… почему моё прошение принято? Почему именно сейчас? Я его, кажется, в июле подавал…
Владимир Денисович педантично закончил с двумя бумагами, по ходу чтения которых Петя подумал, что ответа не дождётся. Но вдруг о нём вспомнили. Отложили перо и повернули к нему лицо.
— Поругались у нас два чиновника. Чёрт знает что не поделили. Один вызвал другого на дуэль. Полицию предупредили. Надзор был. Нет, всё равно как-то выскользнули! Стрелялись. Один — мёртв, другой ранен, неизвестно когда встанет на ноги. А дел — дорогу до Дальнего Востока выстлать можно! У меня, — он похлопал по пышной стопке на краю стола. — очередь неизвестно кого, с «протекцией». Понимаете, Пётр Аркадьевич? — Пётр Аркадьевич кивнул как можно более понимающе, со всей глубиной знаний. — Они тут будут числиться, а дела кому делать? Мне одному?
Директор перевёл дыхание. Спросил:
— Вы не дуэлянт?
— Никак нет, ваше превосходительство! — сходу соврал Столыпин. Без предварительной подготовки хорошо вышло.
— Вот и замечательно. Трудиться придётся не покладая рук. У нас тут бывает до поздней ночи засиживаются. Бумажной волокиты много, но куда без неё? Приготовьтесь, что станет не до отдыха…
Когда Петя вышел на набережную Фонтанки, он всё ещё словно спал, прокручивал разговор в голове, щипал себя через рукав. Случилось! Неужто случилось? И, главное, взяли потому, что не по протекции! Не навязали его со стороны, а дали шанс. И он его использует, он проявит себя! Нет, всё-таки есть надежда на перемены к лучшему, есть порядочные люди, есть, ради чего стараться и чему служить! Столыпин был готов служить — не покладая рук, хоть до ночи, хоть до утра. Хоть до гроба. «Боже мой, ведь теперь и в вольные слушатели можно! — подумал Петя. Но тотчас переключился на другое, самое для него важное: — И теперь спокойно можно жениться на Оленьке. Теперь, наконец, всё у нас будет хорошо!».
Примечания:
[1] Ныне улица Пестеля
[2] Внук А. Н. Бекетова, которому здесь 4 года от роду — поэт Александр Александрович Блок, чьи родители разошлись, когда ему было около года
[3] Влюбившись в 42 года в шестнадцатилетнюю, Менделеев стал добиваться развода. Пять лет спустя он его получил, но с запретом жениться в течении семи лет, однако Менделеев подкупил священника и венчался повторно. Скандал дошёл до императора Александра III, который, как считают, и произнёс в какой-то формулировке фразу, что Менделеев такой один, и наказать его нельзя.
[4] Там находилось Министерство внутренних дел Российской империи, Чернышёв мост — нынешний Ломоносовский
[5] Разрушена и не сохранилась, на её месте на Арбате сейчас пятиэтажный жилой дом
Глава XXI
Снег выпал в Москве по самое колено. Мороз стоял не сильный, солнце серебрило сугробы. Оля невольно подумала о том, что если бы Михаила не убили на дуэли, то у неё была бы осенняя петербуржская свадьба с отблеском увядания. Возможно под низкими тучами, вечно предвещающими над Невой дождь. Но сложилось всё по-другому: Петя, Москва, слепящий снег и яркое солнце, отражающееся в море золотых куполов. Колокольный перезвон первопрестольной веселее и добрее солидного, размеренного звона северной столицы. Там всё холодный гранит — тут тёплое дерево. Там — грязь и слякоть, бледные курсистки и проезжающие по проспектам вычурные экипажи придворных. Здесь — рассыпчатые снежинки и скрипящий хруст под ногами, румяные дети носятся, съезжая с заледенелых горок, совсем как воробьи, спрыгивающие с голых ветвей деревьев вниз за крошками. По извилисто-кривым, нешироким улочкам гоняют сани, поднимая от калитки до калитки белые фонтаны.
Платье Оле пошили простое — как она и хотела. Скинув с себя фрейлинские наряды, проведя лето в покое и тишине, Ольга чуточку посерьёзнела и остепенилась, а потому поняла, что мода приходит и уходит, а строгая элегантность и невинность, подобающая новобрачной — лучший выбор для столь важного дня. Стоя в церкви, слушая священника, произнося клятвы, она поглядывала на Петю, до боли в щеках сдерживая улыбку — пристало ли перед алтарём, иконостасом и со свечой церковной в руках веселиться, как дурочке? Но до чего красив у неё был жених! Высокий, статный, с мужественным лицом, которое совсем не портили борода и усы. Когда-то влюблённая в Михаила, она считала, что не выйдет за бородатого, потому и заглядывалась на гвардейцев. Впрочем, они с Мишей как раз влюбились в тот год, когда гвардейцам разрешено было носить бороды, но далеко не все стремились их отпустить, и гладкие офицерские подбородки юной девушке казались красивыми, в отличие от «стариковских», заросших. Как меняются вкусы! Видя Петю, она уже и не думала, что что-то в нём может быть не так.
Что испытывал в этот день Пётр? Он и сам бы сказать не смог ни сейчас, ни чуть позже, ни годы спустя. Если говорят, что счастливые часов не наблюдают, то Петя не наблюдал ничего, кроме Оли. Всё проносилось каруселью где-то на заднем плане, всё не имело значения, только она — она! Его любовь, отрада, посланный ему Богом дар. Он видел, что она прекрасна, что она в белом, становится его женой, но, как и большинство мужчин не отдавал себе отчёта, какие там рукава, оборки, пуговицы, украшения. Главное украшение — сама Оля. Запах воска и ладана вводил в некий транс, и от десятков горящих свечей, чьи огоньки образовывали ореолы, всё сливалось, подчёркивая лишь стройный стан стоявшей рядом невесты.
Священник читал молитву:
— Владыко, низпосли руку Твою от святаго жилища Твоего, и сочетай раба Твоего сего, Петра, и рабу Твою сию, Ольгу, зане от Тебе сочетавается мужу жена. — Что могло быть дороже и слаще этих слов для Столыпина? Но и им он внимал как сквозь пелену, понимая о чём речь, угадывая, когда нужно отвечать, но не вслушиваясь. С самого утра он волновался даже больше, чем невеста, но каким-то образом умудрялся этого не показывать. — Сопрязи я в единомудрии, венчай я в плоть едину, даруй има плод чрева, благочадия восприятие.
Хор запел «Аминь», а потом, за пробасившим «Господу помолимся» диаконом подхватил «Господи, помилуй!». Постепенно церемония дошла до обмена кольцами. Петя аккуратно надел колечко на маленький тонкий пальчик Оли и тихо, чтобы никто кроме неё не слышал, шепнул:
— Жена. Навеки.
Она не удержалась от улыбки, с трепетом рассмотрев его руки, одну из которых тоже украсила золотым кольцом. В этих руках теперь её жизнь, её судьба, её честь. Бывают ли руки надёжнее этих? Оля и представить себе не могла. Она тихонько ответила:
— Вот теперь Столыпина.
Обвенчанные, они вышли из церкви. Их обсыпали зерном и поздравлениями. Многочисленная родня, новобрачные и гости пошли к застолью, за которым стали жаловаться на горькость вина, горькость свадебных пирогов и горькость всего, что было приготовлено. Приходилось «сластить» жениху и невесте — целоваться в угоду присутствующим. Теперь можно было не таясь, законно, хотя Петя закрывал Олю собою, чтобы не смущать её, а заодно вызывать недовольные возгласы гостей, желающих быть свидетелями любви и доказательств той. Шумели дружки, провозглашались тосты. Мария Александровна, веселясь сквозь слёзы, смотрела на счастливую дочь, вспоминая свою свадьбу. Как давно это было!
Но самое волнительное ждало свежеиспеченных супругов впереди. По темноте — хотя темнело уже довольно рано — застолье разбредалось, и дом плавно делался полупустым, оставляя в покое и уединении жениха и невесту.
Оля посмотрела на застланную для новобрачных постель, не решаясь на неё сесть. Петя закрыл дверь за ними, но не отошёл от порога глубже в комнату. Они посмотрели в глаза друг другу и, одновременно ощутив состояние приятного нервного напряжения, засмеялись. Оля не знала, хотела ли того, что происходит между мужем и женой, ведь она не знала — как это? То есть, представление имела, а опыта — нет. Понравится ли ей? Не будет ли так, что разрушится та романтическая и нежная связь, что была у них с Петей? Но одно она знала точно: сопротивляться мужу сегодня не станет, примет всё, что бы ни произошло дальше.
