Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
— Понятно. Никогда даже не упоминай о желании стать главной женой. Он решил отложить решение. Так пусть Исет жалуется и отвращает его от себя. А ты будь терпеливой, молчи — и он полюбит тебя еще сильнее.
— А решение? — спросила Мерит.
— Все зависит от того, как скоро Нефертари сумеет расположить к себе народ — мудростью и справедливостью. Фараон Сети завтра отбывает. В Фивах будет править только фараон Рамсес. Нефертари должна заработать себе славу мудрой царевны.
— Я создаю угрозу для Рамсеса. Правильно ли я вела себя сегодня в тронном зале?
Уосерит помедлила.
— Ты помешала Рамсесу совершить безрассудство — объявить тебя главной женой. Ты поставила благо Египта и фараона превыше собственного. — Уосерит грустно улыбнулась. — Ты его и вправду любишь.
Я кивнула. Я и вправду любила Рамсеса, и, в конце концов, такая любовь чего-то стоит.
Позже, ночью, Рамсес пришел ко мне, и Мерит ушла в свою комнату.
Фараону нечего было сказать. Он обнял меня, погладил по голове.
— Жаль, что так вышло, — шептал он снова и снова. — Мне очень жаль.
— Все хорошо, — ответила я, но мы оба в это не верили.
В день, когда весь Египет должен ликовать, люди выказывали сильнейшую озлобленность, восстали против царской стражи, чего не случалось со времен Эхнатона.
— Завтра все будет по-другому, — пообещал Рамсес. — Тебе нечего делать на улицах. Твое место рядом со мной, на троне. — Он усадил меня на постель и протянул какой-то предмет, завернутый в холст. — Это тебе, — шепнул Рамсес.
Холст был расписан изображениями Сешат — богини письма и счета. Развернув подарок, я почувствовала, что у меня вот-вот выскочит сердце. Я поднесла тяжелый свиток к масляной лампе и на свету медленно развернула папирус.
— Рамсес, откуда это?
Я держала в руках историю держав мира, от страны хеттов до Кипра, написанную и египетскими иероглифами, и на языке каждой из стран. Таким сокровищем даже Пасер не мог похвалиться.
— Писцы составляли его целый год — по моему приказу.
— Год? Но я ведь жила в храме Хатор…
Я сообразила, что это означает, и умолкла. Все печали сразу улетучились. Пусть народ меня ненавидит!
Мы упали на ложе и больше ни о чем в ту ночь не думали.
Глава одиннадцатая
В ТРОННОМ ЗАЛЕ
Вместо торжественного отплытия фараона получилась скромная церемония прощания на пристани. Быть может, неприязнь придворных ко мне перешла и на Сети — ведь он позволил сыну взять меня в жены, хотя и знал, что, продлись в Фивах засуха или случись мор, обвинят, скорее всего, меня. Царица Туйя, обнимая сына, едва сдерживала слезы, Рамсес хранил торжественное выражение лица. Кто знает, что случится, когда уйдет флотилия Сети; за криками чаек я расслышала, как он сказал Рамсесу:
— Половина войска остается у тебя. Если пройдет только слух о мятеже…
— Мятежа не будет.
— Пусть твои люди все время ходят по городу, — не успокаивался Сети. — Здесь остаются четыре советника. Пошли одного походить по улицам, послушать, что болтают в народе. Теперь Фивы — твоя столица.
Позади него в темнеющем небе светился, словно жемчужина, дворец Мальката.
— Пусть твое царствование прославит этот город. Нужно восстановить храм в Луксоре, дабы народ видел: для тебя нет ничего важнее почитания богов. — Сети поманил меня пальцем с драгоценным перстнем. — Малышка Нефертари!
Я крепко обняла фараона.
— Будь осторожна на восточном берегу. Будь терпелива с людьми.
— Постараюсь, — пообещала я.
Сети взял меня за руку и отвел в сторонку. «Он, конечно, хочет поговорить о том, что случилось вчера в городе», — подумала я. Но фараон заговорщицки прошептал:
— Заботься о моем сыне. Рамсес такой безрассудный, и рядом должен быть кто-то благоразумный.
Я вспыхнула.
— Наверное, тут больше подойдет Аша…
— Аша будет оберегать моего сына в сражении. А я опасаюсь дворцовых интриг. Не все живут по законам богини Маат[48]. Я знаю, за этими зелеными глазищами кроется разум, который все отлично понимает.
Сети отступил; я шагнула к Туйе, чтобы обнять ее на прощание, и Аджо дернулся на поводке и злобно клацнул зубами.
— Ну все, все, — отстранила меня Туйя. Послав мне из-под своего нубийского парика долгий взгляд, она добавила: — Он больше ни на кого не лает.
Загремели трубы, воздух наполнился звоном систров. Сети и Туйя поднялись на ладью и махали нам.
Рамсес и я помахали в ответ.
— И что чувствует полновластный повелитель Фив? — раздался позади голос Исет.
Рамсес посмотрел на нее, словно хотел спросить, как она додумалась задать такой вопрос.
— Одиночество, — сказал он.
До приема в тронном зале оставался еще час. Мы вернулись во дворец; Рамсес взял меня за руку, и все сразу поняли, куда мы пойдем. В конце концов, мы только вчера поженились!
Когда Мерит постучала в нашу дверь и сообщила, что просители собираются, Рамсес уже не чувствовал себя таким одиноким. Держась за руки, мы отправились в тронный зал, где глашатаи возвестили наше появление.
В зале собрался весь двор. Придворные у курильниц играли в бабки, вокруг возвышения музыканты исполняли мелодию на лирах и двойных флейтах. В дальнем углу смеялись женщины; несколько стариков в отороченных мехом одеждах играли в сенет. Все это больше походило на какое-то празднество, чем на прием, где решаются государственные дела. Я опешила.
— Здесь всегда так весело?
— Пока не начнется прием, — рассмеялся Рамсес.
— А куда все денутся?
— Большинство останется здесь. Музыканты уйдут, все замолчат.
За столами посреди зала сидели советники. При нашем появлении они встали; я кивнула Пасеру.
— Приветствую тебя, государь, приветствую тебя, царевна Нефертари, — бормотали сановники.
Увидев красный глаз Рахотепа, я подумала: «Верховный жрец пошлет мне самые запутанные дела. Он непременно постарается поставить меня в глупое положение».
Исет в новом широком оплечье восседала на троне. Теплую накидку она распахнула, выставляя напоказ растущий живот. «Пять месяцев, — подумала я. — Осталось только четыре. Если она родит до того, как будет названа главная жена, ее сын будет считаться наследником трона — если Рамсес не объявит свою волю». Я знала, что все смотрят на меня, и поднималась на возвышение очень осторожно. Троны стояли близко друг к другу, и Рамсес мог при желании протянуть руки и коснуться обеих жен. Никогда в истории Египта рядом с троном фараона не стояло сразу двух тронов для жен-соперниц.
