Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская
Мы с Мерит обменялись тревожными взглядами. Казалось, кто-то взял огромный кусок толстого полотна и натянул между нами и берегом. До реки долетали только отдельные крики детей. Мерит строго посмотрела на гребца.
— Что болтают в Фивах?
— В Фивах? — переспросил он.
— Да. Что говорят про Нефертари? Не бойся ее напугать: она уже знает, что ее называют племянницей безбожницы. Лучше скажи правду — мы хотим знать, чего нам ждать.
Парень посмотрел на меня с жалостью.
— Госпожа, когда вчера фараон Рамсес объявил о свадьбе с царевной, пошли толки, что это из-за нее столько лет в стране голод. — Гребец покачал головой. — Говорят, она приносит Фивам несчастье. Ее акху сильно разгневали богов, и если фараон на ней женится, то боги совсем отвернутся от Египта. Я не хотел тебя обидеть, царевна.
Чтобы справиться с неожиданно накатившим головокружением, я крепко вцепилась в борта лодки. Люди на берегу смотрели на нас злобно, тишина была угрожающая. Чего они ждали? Что Рамсес передумает жениться?
Наконец мы вошли в бухточку перед крыльцом храма. Навстречу вышел молодой жрец и помог мне выбраться из лодки. Вокруг собралась толпа жриц, они запели и зазвенели длинными бронзовыми систрами. Жрицы повели нас к воротам, и под звон систров мы прошли во внутреннее святилище, где я поднялась на помост и стала ждать Рамсеса. Он вошел, и наши глаза встретились. Передо мной возник верховный жрец, взял с алтаря сосуд с маслом, поднял его над моей головой и произнес:
— Именем Амона соединяю царевну Нефертари, дочь царицы Мутноджмет и полководца Нахтмина, с фараоном Рамсесом.
Я украдкой глянула на придворных, толпившихся в святилище. Верховный жрец приблизился к Рамсесу.
— Именем Амона соединяю фараона Рамсеса, сына фараона Сети и царицы Туйи, с царевной Нефертари.
На немес пролились капли масла, и фараон затаил дыхание. Оставался еще один обряд. Рахотеп вынул из складок одежды золотое кольцо с черным камнем. Рамсес надел его на мой безымянный палец — ведь именно от этого пальца кровь течет по жилам к сердцу. Теперь у меня было два кольца: на одном — символ моей семьи, на другом — написанное иероглифами имя Рамсеса. Надев кольцо мне на палец, фараон «замкнул» мое сердце. Словно символ вечности — значок «шен»[47], не имеющий ни начала ни конца, — мы стали единым целым.
Верховный жрец объявил:
— Амон благословляет ваш союз!
Рамсес высоко поднял мою руку, а придворные продолжали радоваться — они изображали бы ликование, женись Рамсес хоть на Аджо.
— Ты готова? — спросил Рамсес.
Нам предстояло выйти из храма, пройти по городу и сесть в лодку за рыночной площадью. Такое путешествие фараон совершает только в день свадьбы. Я кивнула, и Рамсес повел меня вперед, крепко держа за руку.
Снаружи стоял оглушительный шум. Жрицы Исиды играли на тамбуринах, а жрицы Хатор исполняли песнопения. Так мы миновали храмы Карнака и вошли в город. На улицах толпились тысячи людей, но с растущим страхом я видела — только некоторые из них машут пальмовыми ветвями и приветствуют нас.
Мы миновали рыночную площадь, и рядом с шумной процессией молчание народа стало еще заметнее. Рамсес поднял руку, в которой держал мою ладонь, и торжествующе объявил:
— Вот царевна Нефертари!
Придворные позади нас подхватили этот крик, но старухи на улицах безмолвно взирали на меня, скрестив руки на груди. Какая-то женщина выкрикнула:
— Еще одна царица-безбожница!
— Безбожница! Безбожница! — пронесся крик по площади.
— Прекратить это! — сердито потребовал Рамсес.
Стражники окружили нас плотным кольцом, но толпа уже вошла в исступление. Даже дети, которые не понимали, что кричат, украдкой смотрели мне в лицо и вопили:
— Царица-еретичка!
Жрицы запели громче, стараясь заглушить крики, но им не удавалось. Рамсес приказал бы разогнать вопящую толпу, однако тут были старухи и дети.
— Возвращаемся к лодкам, — велел он.
Мы отчалили. Рамсес обнял меня, а я не переставала дрожать, вспоминая жуткие лица женщин в толпе. Девушки из моей свиты плакали, закрыв лица руками.
— Подобного еще не бывало! — заявила Хенуттауи.
Царица Туйя промокала глаза платком, из груди у нее вырвалось рыдание.
Глядя Рамсесу в лицо, я первой сказала суровую правду:
— Ты не сможешь сделать меня главной женой.
— Они станут думать по-другому, — пообещал Рамсес. — Как только узнают тебя…
Тут он глянул на отца и замолчал.
— Нас ждет пиршество, — напомнила Уосерит. — Ведь у нас праздник!
Но ее попытка не удалась; следовавшие за нами придворные плыли в молчании.
В Большом зале веселый смех слуг и уютное потрескивание углей в жаровнях не вязались с настроением придворных. Зал наполнился запахами жареной дичи и вина, заиграли музыканты. Фараон Сети как ни в чем не бывало поднялся на помост, я села за стол рядом с Рамсесом. Придворные свое дело знали: скоро началось веселье и танцы. Девушки осушили слезы, подкрасили лица. Страхи остались позади.
Фараон Сети взял меня за руку.
— Ты все сделала правильно, — сказал он. — Откуда им знать, что ты мне родное дитя, как и Рамсес.
Я в смущении опустила голову. Сегодня — последний день царствования Сети, и, вместо того чтобы торжественно отплыть из Фив, он будет все время думать — а не начнется ли вот-вот мятеж? Тут я заметила, что, хотя придворные заняли места, наш стол на помосте все еще пустовал.
— А где же Уосерит и Хенуттауи? — спросила я.
Рамсес проследил за моим взглядом.
— И где советники? — Он поднялся с трона и обратился к отцу: — Они собрались в другом месте?
Фараон Сети покачал головой.
— Завтра этот город станет твоим. Что ты намерен делать?
Рамсес взял меня за руку, и мы стремительно пересекли Большой зал. Придворные поспешно уступали нам дорогу. Рамсес распахнул дверь в тронный зал. Происходивший там разговор немедля смолк. У возвышения собрались советники и полководцы, среди них — Аша со своим отцом. Там же стояли верховные жрицы — Уосерит и Хенуттауи. Уосерит послала мне ободряющий взгляд.
— Что это значит? — промолвил Рамсес.
— Государь, — начал Рахотеп, — ты знаешь, почему мы здесь собрались.
— За моей спиной? — Рамсес посмотрел на Ашу.
— Народ против Нефертари, — веско сказала Хенуттауи. — Как я и предупреждала.
— А кто правит страной? — гневно спросил Рамсес. — Народ или я?
— Когда ты женился на Исет, — быстро продолжала Хенуттауи, — народ не возмущался. Тогда никто не кричал «царица-еретичка».
