Невероятный сезон - Ивз Розалин
Грация колебалась. Она вспомнила, как Талия призналась, что завидовала ее решительности опубликоваться, и подумала о ее странно-пренебрежительном замечании относительно своих стихов несколько вечеров назад. Но Талия должна знать, поэтому Грация отбросила опасения.
– «Философские труды» опубликуют мою статью.
Талия на мгновение замерла. Затем обхватила Грацию руками и прижала к себе.
– Поздравляю, дорогая. Я так горжусь тобой.
Радость от этой новости не покидала Грацию все утро, вплоть до того момента, когда мама последовала за ней в спальню, чтобы проследить за подготовкой к долгожданному посещению Королевского общества вместе с мистером Левесоном.
– Мама, нет, – твердо сказала она. – Я не надену муслиновое платье с лавандовыми веточками. Я кажусь в нем больной.
– Но это такое красивое платье.
– Да. Для кого-нибудь другого. Почему бы тебе не перешить его для Калли? Я собиралась выбрать кремовый муслин.
– Но мистер Левесон уже видел тебя в нем! – Мама смотрела так испуганно, будто Грация предложила выйти на улицу в одной сорочке. – Если хочешь, чтобы он ухаживал за тобой, ты должна выглядеть достойно.
Грация вздохнула.
– Мистер Левесон ни сейчас, ни, вероятно, когда-либо не станет ухаживать за мной. Мы едем не на светское мероприятие, мама. Мы собираемся на публичную научную лекцию. Никому дела не будет, что на мне надето.
Но мама настаивала до тех пор, пока Грация не согласилась на новое платье с зелено-белым узором. Мэри помогла ей переодеться и уложить волосы, и у Грации хватило времени, лишь чтобы поцеловать маму в щеку и попросить ее перестать беспокоиться, когда внизу объявили, что пришел мистер Левесон.
На этот раз он приехал в фаэтоне, открытой четырехколесной коляске, поскольку мама убедила Грацию взять с собой горничную, чтобы не быть единственной женщиной в зале, полном мужчин.
Мистер Левесон помог Мэри забраться на сиденье рядом с грумом, затем устроил Грацию в просторной задней части экипажа и сел сам.
Мама, Талия и Калли махали им. Грация надеялась, что мистер Левесон не заметит алчного выражения на лице ее матери.
Дороги к лекционному залу были забиты экипажами, и Грация боялась, что они опоздают. Но мистер Левесон, казалось, нисколько не волновался, и Грация попыталась успокоиться.
Он старался быть любезным, расспрашивая о ее детстве в Оксфордшире, и, в свою очередь, рассказал о сестре и маме, которые все еще оставались в Индии после того, как несколькими годами ранее умер его отец.
– Папа настоял, чтобы меня отправили в школу-интернат учить английский, когда мне было семь.
– Таким маленьким? – в ужасе сказала Грация.
Ее кузену Эдварду, младшему в семействе Обри, было шесть. Она не могла представить, чтобы родители отослали его в школу за океан. – Было очень трудно?
– Это обычная практика в английских семьях в Индии. – Он встряхнул поводьями. – Когда я только приехал, надо мной безжалостно насмехались из-за акцента. А один мальчик постоянно махал передо мной платком, будто стирая грязь с моей кожи.
– О, нет. – Грация сжала руки, лежавшие на коленях. Ей хотелось обнять мистера Левесона, утешить того ребенка, которым он был, но она не знала, обрадуется ли он ее объятиям. – Как могла мать позволить вам уехать?
Его губы сжались в тонкую линию.
– Не уверен, что отец советовался с ней. Для него было важно, чтобы я стал британским джентльменом. Оказалось, я очень быстро учусь… это был лучший способ избежать издевательств. У матери оставалась моя сестра, чтобы утешить ее… Видите ли, у сестры кожа темнее, чем у меня, и к тому же она девочка, так что мама была вольна воспитывать ее так, как заблагорассудится.
– Вы, должно быть, ужасно по ним скучали, – заметила Грация.
Она запомнила, чтобы подумать над этим позже, то, что его сестра была не так важна для их отца из-за ее пола и цвета кожи.
– Да, – вот и все, что ответил мистер Левесон. Он сменил тему. – Я навещаю мать и сестру так часто, как только могу, и все еще надеюсь убедить поселиться тут, со мной, хотя, возможно, с моей стороны эгоистично настаивать на этом. Но мне нужно присматривать за поместьем отца и заниматься другими делами, которые удерживают меня в Англии. Я понял, что можно жить с сердцем, разделенным надвое, между домом, в котором родился, и домом, который полюбил.
– Ваша мать, должно быть, гордится вами, тем, кем вы стали, – произнесла Грация и покраснела. Но она не взяла свои слова обратно… она собиралась сказать именно это, и ей хотелось смягчить суровое выражение его лица.
– Надеюсь, хотя порой и сам не знаю, что во мне настоящее, а что – только маска. Общество большей частью живет внешним, и, возможно, я – не лучше прочих. Меня приняли, несмотря на неравный брак моих родителей, потому что у отца были деньги, и это богатство дало мне хорошее образование. В школе я понял, что, если буду выделяться в знаниях и спорте, смогу получить признание сверстников, и так… – Мистер Левесон широко развел руками, иронично указывая на себя.
Грация считала его высокомерным из-за изысканной одежды и репутации спортсмена и знатока моды. Но что, если это не проявление тщеславия, а что-то другое? Средство влиться в незнакомое общество, выжить и процветать в нем.
– У меня есть влиятельные друзья, и мне помогает то, что моя кожа достаточно светлая, чтобы я мог сойти за европейца, возможно – итальянца. Но все это хрупко… и может измениться в одно мгновение. Когда-то у каждого третьего британца в Индии была жена-индианка или любовница, но времена меняются, а вместе с ними – и общественные настроения. – Он яростно встряхнул головой. – Не знаю, зачем я вам это рассказываю. Прошу, забудьте о том, что я наговорил.
Грация долго молчала. Она не замечала и намека на уязвимость в мистере Левесоне, который всегда безупречно держал себя. Его признание что-то в ней изменило, в груди разлилось тепло, и она не могла отмахнуться от его слов, как он предлагал сделать.
– Один очень разумный человек однажды сказал, что я должна воспринимать популярность в обществе как доказательство того, что я достойна любви. – Она не точно цитировала его слова, но надеялась, что он поймет, о чем она.
Мистер Левесон усмехнулся.
– Очень разумный человек? Меня называли по-разному, но так, думаю, в первый раз.
– Тогда будем надеяться, что не в последний, – сказала Грация.
Когда они прибыли всего за минуту или две до лекции, зал был почти полон. Они нашли два кресла в последнем ряду, рядом с колонной, и мистер Левесон извинился за плохой обзор. Они удостоились нескольких подозрительных взглядов от джентльменов, сидевших рядом, и Грация поняла, что, кроме них с горничной, здесь нет других женщин.
– Мне следовало спланировать все лучше и забрать вас на полчаса раньше, – сказал мистер Левесон.
На полчаса раньше, и он застал бы Грацию, пока она переодевалась. Она представила, как принимает мистера Левесона в таком виде, и подавила смешок при мысли об испуганном выражении на лице мамы. Она подумала, пришел бы он в ужас, а затем покраснела. Не имело значения, как бы отреагировал мистер Левесон, увидев ее раздетой… такого никогда не случится.
– Пожалуйста, не извиняйтесь, – сказала Грация. – Это, безусловно, лучший подарок, что я получила за все время пребывания в Лондоне, и я не позволю ничему его испортить.
Джентльмен средних лет поднялся на трибуну, и оживленные разговоры вокруг смолкли. Он – Грация не расслышала его имя, решив спросить мистера Левесона позже, – делал доклад о недавней работе французского ученого Луи Жана Пьера Вьейо и его исследованиях в области орнитологии.
Месье Вийо был одним из немногих, кто изучал живых птиц, а не заспиртованные экземпляры, и во время путешествий по Вест-Индии и Северной и Южной Америке он встречал всевозможные фантастические виды.
Выступающий показал цветные изображения птиц, о которых рассказывал, и Грация со счастливым вздохом осела в кресле. Эта лекция велась на языке ее сердца.
