Жанна Бурен - Дамская комната
Он провел по своему лицу рукой с выступавшими суставами и выпрямился. Воля, которую выражало его лицо, была не из тех свойств человека, на которые наталкиваются окружающие, а светилась заинтересованностью, движимая единственной заботой служить, силой увлечь за собой того, к кому она обращалась.
— Тем хуже для вас, дочь моя! — снова заговорил он. — Не сердитесь на меня за то, что говорю с вами так жестоко и прямо, но я вижу в самой продолжительности требуемого усилия условие искупления ошибки, серьезность которой скрывать от себя мы не имеем права.
— Я понимаю.
— Так пойдите же до конца в своем рассуждении, Флори, постарайтесь взглянуть на все трезво, если не хотите остаться без защиты в решающий момент: вам предстоит борьба с человеком, сила которого не в смелости, пылкости или влиянии, доказать которые ему нетрудно, но, что более опасно, в искренности чувств, которые он к вам питает.
— Мне никогда этого не сделать. Я нуждаюсь не в трезвости, а в отваге. Я ее плачевно лишена!
— У вас нет смелости даже для того, чтобы освободиться от давящих на вас пут, которые обрекают вас на бесчестное существование?
— Боюсь, что да.
— Даже если бы речь шла о чести, которая одна может вам позволить правильно воспитать такого ребенка, как Агнес?
— Вы коснулись, отец мой, самого больного места!
— Видите, еще не все потеряно! Эта девочка, которую сам Бог поставил на вашем пути, заставит вас стать достойной доверия, которое она к вам питает. Вы не имеете права ее разочаровать.
Флори молчала. И ее гость, и она сама почувствовали, как утекали часы этого февральского дня. Погода была преждевременно мягкой. Уже начинали петь птицы, на склонах холма расцветали фиалки, и весело играл яркий свет солнца. Межсезонье, уже не зима, но еще и не весна, сбивало туринцев с толку. В зале дома по-прежнему горел камин, хотя, по меньшей мере в дневное время, в этом больше и не было необходимости.
Под присмотром Сюзанны Агнес играла на солнце в саду. Именно о ней говорил сначала каноник, как только приехал к Флори. Он поздравил ее с решением взять ребенка. Как с точки зрения доброго дела, так и той спасительной пользы, которую это могло принести ей самой. Только после этого, как бы в логическое продолжение темы удочерения, он заговорил о разрыве.
— Я боюсь того, как поведет себя Гийом, выслушав меня, — вздохнула молодая женщина.
— Это будет трудная минута, дочь моя, я с вами согласен. Но именно в этом-то страхе, который следует преодолеть, в этой борьбе, которую предстоит выдержать, и состоит весь смысл вашего испытания.
Опершись локтями на колени и подперев руками аскетическое лицо, каноник являл Флори образец исключительного внимания.
— Вы сказали мне, что уже больше года не причащались, не причащались в прошлом году и на страстной неделе. Вы намерены и впредь уклоняться от священных таинств? Вы сможете еще долго жить как язычница?
— Вы не дадите мне отпущения грехов?
— Могу ли я это сделать? Вы хорошо знаете, что нет.
Языки пламени пожирали стволы в камине, а отчаяние душу Флори.
Каноник и его маленькая племянница некоторое время сидели молча. Одна боролась с собой, другой молился.
— Все заставляет бояться Гийома, — вновь заговорила молодая женщина, — все! Вы его не знаете, отец мой! Он сейчас исполнен ревности к той нежности, с которой я отношусь к этому ребенку, присутствие которого рядом со мною он принимает лишь насилуя себя… Он ревнует к любому, ко всему миру, к самой своей тени!
— Да, значит не больно-то вы счастливы! Бога ради, опомнитесь! Не позволяйте втягивать себя в эту грязь!
Тон его изменился. Полный понимания и доброты исповедник уступил место трепетному слуге божественной справедливости. Перед Флори сидел вдохновенный человек.
— Даю вам месяц, дочь моя, месяц, не больше, чтобы выбраться из этой трясины! Воспряньте! Распрямитесь! Или вы забыли, что вы свободное создание Божие?
Он, как пылающий факел, встал перед молодой женщиной, этот одновременно хрупкий и нерушимый силуэт, изможденная маска, горящая духовной любовью.
— Я приеду в Вансэй через месяц, — заговорил он. — Хочу, чтобы к этому времени вы были готовы к отпущению грехов!
— Молитесь за меня, отец мой, молитесь постоянно, если хотите увидеть меня избавленной, свободной: без помощи я ничего не смогу добиться!
После отъезда каноника Флори долго сидела подавленная, без сил. Если ее связь с каждым днем казалась ей все обременительнее, решение, которое ей предстояло принять, представлялось еще более непосильным!
С того времени, как она привела Агнес к себе, с тех пор, как у нее появился этот ребенок, которого она будет любить и о котором заботиться, беречь, с того момента, когда она почувствовала себя ответственной за эту хрупкую жизнь, ее чувства к Гийому претерпели большие изменения.
Люби она этого человека иначе, чем телесной любовью, может быть, ее нежность легко сменила бы эту страсть. Но ничего этого не было.
Визит каноника, его советы, настояния не смутили бы ее, а скорее успокоили бы и утвердили в решении, для объявления которого оставалось бы лишь желать подходящего случая, не поселись в ней страх.
Один месяц! За это короткое время ей предстояло найти в себе мужество, достаточное для того, чтобы начать, осуществить и завершить маневр, трудности которого заранее казались ей непреодолимыми! Как к этому приступить?
— Флори, Флори, посмотрите, посмотрите!
Вошедшая в комнату Агнес бросилась к молодой женщине и положила ей на колени два неудачно сорванных и чуть помятых цветка желтого крокуса.
— Спасибо, милая. Они такие красивые! Я поставлю их в серебряную вазу с водой, чтобы они простояли как можно дольше.
Флори наклонилась, поцеловала пухлые щеки, упругие и мягкие, прозрачные, как лепестки цветка. Теплый весенний запах покрытой пушком кожи ребенка воспринимался как сама невинность, как росток жизни, как вся свежесть мира.
— От вас пахнет свежим воздухом и солнцем, словно от цветка, да вы и есть цветочек, Агнес!
Вошла Сюзанна.
— Становится холоднее. Думаю, пора вернуться в дом.
— Малышка хорошо погуляла?
— Очень! Мы поиграли в плодовом саду, собирали камешки на винограднике, я рассказывала ей всякие истории, а под конец напекли пирожков из привезенного с Луары песка, которым вы велели подсыпать каштаны.
— И собирали крокусы! — добавила Агнес.
— Она увидела их раньше, чем я, и ей захотелось принести их вам.
Взобравшись на колени молодой женщины, девочка играла золотым крестиком на шее Флори.
