Любовь & Война - Мелисса де ла Круз
– К сожалению, не могу утверждать, что генерал Скайлер разделил бы ваши чувства. Тем не менее вы можете быть уверены, что, если решите вернуться, он подготовит вам достойную встречу.
По лицу мужчины скользнула улыбка.
– Вы невероятная женщина, мисс Скайлер. Остается только благодарить Господа, что вы не родились мужчиной.
– Что я и делаю, – согласилась Элиза. – Каждый день. И кстати, вы разговариваете не с мисс Скайлер. Я – миссис Гамильтон.
* * *
Из гарнизона в Олбани прислали четверых солдат на случай, если вражеские захватчики вернутся в «Угодья». Они прибыли на следующее утро и привезли с собой не только ружья.
– Осада Йорктауна закончилась победой! – воскликнул один из них, закружив миссис Скайлер в объятиях, словно она была его собственной матерью. – Корнуоллис сдался! С британцами покончено!
Вся семья – даже миссис Скайлер – разразилась радостными криками. Вся, кроме Элизы, ощутившей, как растет ледяной ком внутри. Все дело было во внешности офицера, сообщившего им радостную новость. Он был приблизительно одного с Алексом возраста и роста, хоть волосы у него были темнее (и заметно редели на макушке), а кожа была более желтоватой. Но у него был такой же резко очерченный нос, как у ее мужа, а еще такие же пронзительные, живые глаза. И острый подбородок, из-за чего губы казались надутыми. Элиза не могла отделаться от ощущения, что смотрит на копию мужа, возможно, даже на его призрак, пусть и не столь красивый.
– Прошу прощения, полковник…
– Берр, миссис Гамильтон. – Лейтенант-полковник Аарон Берр, – представился офицер.
Элизе уже доводилось слышать это имя, хотя она и не помнила, от кого. Может быть, от Алекса, а может, и от отца.
– Я хотела спросить, полковник Берр, не получали ли вы каких-нибудь сообщений из Йорктауна, предназначенных…
Офицер не дал ей закончить, сунув руку в карман и вытащив письмо.
– Там в последние дни творился настоящий хаос, как вы можете себе представить, но мы получили довольно много писем вчерашней почтой. Сегодня жены и матери всего Олбани смогут вздохнуть с облегчением.
Дрожащей рукой Элиза взяла письмо. На конверте она увидела собственное имя, написанное рукой Алекса, но было вполне возможно, что послание это было написано перед сражением и содержало последние слова человека, которого больше нет на земле.
Она с волнением открыла его, удивляясь тому, какое оно короткое. Письма Алекса редко когда выходили короче двух, а то и трех страниц, но в этом было нацарапано всего несколько строчек.
Моя дорогая Бетси…
Говорит ли тебе о чем-нибудь название Уолл-стрит? Нет? Что ж, любимая, предлагаю тебе узнать о ней как можно больше, ведь это самая светская улица во всем Нью-Йорке, и поверженный генерал Корнуоллис тому свидетель, именно там мы будем вить наше гнездышко и завоевывать нью-йоркское общество. Пакуй свой багаж, моя драгоценная. Мы переезжаем в город!
А.
Сердце в груди Элизы сейчас стучало громче, чем вчера, когда она стояла перед доброй дюжиной вооруженных головорезов. Алекс был жив! Ее дорогому, горячо любимому мужу удалось уцелеть! Она не могла сдержать радости.
Уронив письмо на пол, она крепко обняла потрясенного офицера за плечи и запечатлела поцелуй на его щеке.
– О! Полковник Берр! Спасибо вам! Спасибо вам! Вы просто спаситель!
Между войной и миром
1781–1783
Еще до того, как генерал Корнуоллис выкинул белый флаг генералу Вашингтону, Алекс уже писал письмо Элизе прямо с поля боя, чтобы сообщить, что он пережил штурм, остался целым и невредимым и вскоре вернется домой.
И теперь наконец-то должна была начаться их совместная жизнь в Нью-Йорке.
Но война не считается ни с чьими планами, даже если речь идет о планах первого (будущего) главы Казначейства Америки и женщины, основавшей первый частный приют для сирот в Нью-Йорке.
После битвы при Йорктауне Корнуоллис был так унижен поражением, что отказался участвовать в церемонии сдачи, заявив, что болен малярией. Всегда заботящийся о приличиях и статусе, генерал Вашингтон отказался принимать символический меч из рук генерала Чарльза О’Хара, подчиненного Корнуоллиса, приказав тому отдать его генерал-майору Бенджамину Линкольну, заместителю главнокомандующего. Алекс был в равной степени впечатлен величием Вашингтона и потрясен его закостенелостью. Безусловно, этот человек смог бы стать королем, захоти он этого. Оставалось лишь надеяться, что Америка сумеет устоять перед искушением призвать его в этом качестве.
После этого Алекс подал еще одно обращение генералу Вашингтону: свою отставку из армии. Вашингтон похвалил его за храбрость и лидерские качества, проявленные в ту судьбоносную ночь, сказав Алексу, что теперь он может добавить «герой войны» к своему послужному списку, и с радостью (по крайней мере, не выразив недовольства) принял его отставку, ставшую итогом пяти лет на службе делу независимости в общем и генералу Вашингтону в частности. Он упомянул, что тоже хотел бы сложить с себя бремя власти и вернуться в Маунт-Вернон, на свою огромную плантацию, раскинувшуюся на берегах реки Потомак в Вирджинии. Он не спросил, чем Алекс собирается заняться на следующем этапе жизни, но тем не менее выразил надежду, что Алекс «не отвернется» от страны, которую, с присущими ему «храбростью и даровитостью», помог создать. Алекс заверил его, что не отвернется, в последний раз отдал честь и ушел.
В Олбани он отбыл сразу же, намереваясь забрать Элизу и отправиться с ней в их новый дом в Нью-Йорке, который по множеству причин весьма вероятно мог стать будущей столицей страны, а значит, единственным местом, подходящим такой амбициозной семье, как Гамильтоны.
Но, несмотря на то что Корнуоллис сдался и британские войска на континенте были обезврежены, армия короля Георга по-прежнему полностью контролировала Манхэттен с прилегающими островами, и, вопреки всем прогнозам, отказалась сдаваться или отступать. Красноспинных было слишком много для того, чтобы выгнать их без огромных людских потерь, включающих не только тех солдат, кто пошел бы в бой, но и почти десять тысяч тех, кто томился на британских военных кораблях в Ред-Хук, на Лонг-Айленде.
Американское командование опасалось, что массовое наступление на Манхэттен может подтолкнуть британцев потопить эти корабли или поджечь их. И лишь позже они узнали, что такая судьба была бы сродни милосердию для тысяч военнопленных, погибавших от болезней, холода и голода.
До самого конца британцы держались за мысль, что штату Нью-Йорк придется уступить Манхэттен, Статен-Айленд и Лонг-Айленд короне, и империя будет их использовать как перевалочный пункт между колониями в Канаде и обширными владениями в Вест-Индии. Это, конечно, была бессмысленная мечта – ни генерал
