Страсть в ее крови - Патриция Мэтьюз
И однажды, подслушав очередной такой ночной разговор, Ханна узнала о предложении Квинта отдать падчерицу в услужение хозяину таверны Амосу Стритчу.
– И слышать об этом не желаю, мистер Квинт, – заявила ее мать. – Она моя дочь! И превратить ее почти в чернокожую рабыню?!
– Может, она и твоя дочь, женщина, но для меня она – лишний рот. Времена нынче тяжелые. Я надрываюсь на работе, и все мало. По мне, так ты должна радоваться. Там ее будут кормить, дадут кров, будут одевать. Это только пока ей не исполнится двадцать один год. К тому времени найдется молодой жеребчик, который захочет на ней жениться. – В голосе Квинта слышались льстивые нотки, совершенно не свойственные ему в разговорах с женой.
– Ее там станут заставлять работать с рассвета до полуночи. А в таверны наведываются только хулиганье да всякий уличный сброд.
– Выходит, я сброд? – Раздался шлепок, и мать вскрикнула.
– Извини, женушка. Ты немного вывела меня из себя, да. Но, сама видишь, выхода у нас нет. Сквайр Стритч спишет мне все долги и снова откроет кредит.
– Ты из-за пьянства погряз в долгах, Сайлас Квинт. А теперь моей дочери придется продавать себя, чтобы ты мог и дальше пьянствовать и в карты играть!
Ханна, затаив дыхание, прислушивалась к каждому слову. Мать редко говорила так дерзко, из нее давно выбили все душевные силы. Потом Ханна поняла, что на своей памяти мать разговаривала так с Квинтом только тогда, когда речь заходила о ней, о Ханне.
Однако на этот раз Квинт прикусил язык.
– Мужчине нужно чем-то заниматься после работы и до темноты. И все это для дочкиного же блага, как ты не видишь, женщина? Она хоть чему-то научится. Для такой девушки, как она, в таверне всегда найдется подходящее место трактирщицы. А в конце срока она будет худо-бедно зарабатывать пятьдесят шиллингов. Так прописано в договоре.
– Нет, я не позволю…
Снова звук пощечины.
– Ты позволишь то, что я скажу! Это дело решенное. Прикуси язык, женщина. Мне надо поспать.
Через мгновение единственными звуками, доносившимися из спальни, стали храп Квинта и приглушенные рыдания матери Ханны.
Но на следующий день ее мать передумала. Или так Ханне показалось. Мать сказала ей:
– Может, это и к лучшему, доченька. Тебе лучше побыть подальше от этого дома. Я видела, как Квинт на тебя посматривает…
Мать вдруг умолкла и сжала губы, но Ханна прекрасно понимала, о чем идет речь.
Мэри Квинт внезапно обняла дочь, и Ханна ощутила у себя на щеке ее слезы. Женщина тяжело вздохнула.
– Доля женская очень тяжела. Иногда я гадаю, может, Господь создал нас, женщин, для того, чтобы за что-то наказать…
Ханна почти не слушала мать, гладя ее по спутанным волосам. А мать то умоляла Господа Бога, то винила его в своей участи. Ханна прекрасно понимала, что мать права: доля женская очень нелегка…
И теперь, после утренних унижений, Ханна поняла, что вот она – вся горечь женской доли. Хотя, возможно, мать была права – лучше пожить подальше от Квинта. Вряд ли здесь будет хуже, чем дома. Она отмоет чердачную комнатенку, да и с едой тут наверняка будет получше. Даже объедки со столов будут куда вкуснее, чем то, к чему она привыкла дома. К тому же мама говорила, что иногда подвыпивший посетитель может дать ей монетку, другую за поданные блюда.
Но затем Ханна подумала об Амосе Стритче: о его взглядах, его руке у нее на бедре, когда он шел вслед за ней по лестнице. Он такой же отвратительный, как Квинт, и девушка подозревала, что Стритч имеет по отношению к ней такие же грязные намерения. К тому же она отдана в услужение за долги, и ее положение немногим лучше темнокожей рабыни из Африки. Именно мысль о рабстве заставляла ее сопротивляться до последнего, пока Квинту, наконец, не пришлось тащить ее на веревке.
С мужчинами такое тоже случается, это верно. Например, с мальчишкой, убиравшим крыльцо. Но мужчина может, если хватит духу, вырваться, сбежать. Его могут в конечном итоге поймать и вернуть обратно в кандалах, возможно, заключить в колодку и прилюдно высечь кнутом, но некоторым все же удалось скрыться.
Но у девушки нет ни малейшего шанса. Ханна знала – если она попытается сбежать, то успеет одолеть лишь несколько километров, прежде чем ее поймают и вернут обратно. Мужчина может прятаться в лесу, питаясь его дарами. Если ему кто-то встретится, он может сказать, что направляется по делам, и, скорее всего, ему поверят.
Но женщина, держащая свой путь одна? Сразу же возникнут подозрения.
Ханна вздохнула. У нее нет иного выбора, кроме как найти в сложившейся ситуации хоть что-то хорошее. Здесь она, по крайней мере, освободится от Сайласа Квинта. Наверное, она ошибается насчет Стритча. Возможно, он отнесется к ней по-доброму, если она будет усердно работать и не доставит ему неприятностей.
Если бы Ханна слышала разговор, имевший место между ее отчимом и Амосом в таверне, у нее было бы куда больше причин для беспокойства.
Мужчины потягивали эль из высоких кружек. Стритч, задрав на подставку свою подагрическую ногу, курил отвратительно вонявшую трубку, а Квинт жадно хлебал эль. Ему пришлось бы по душе что-нибудь покрепче, но он не осмеливался попросить, пока они не придут к окончательному соглашению.
– Ты уверен, что девчонка – девственница, Квинт? – спросил Стритч. – Если – нет, то сделке не бывать.
– Клянусь, что девственница, сквайр. К ней никто не прикоснулся даже пальцем, – зловеще осклабился Квинт. – Если после первого вашего с ней раза на простыне не будет пятен крови, я не стану настаивать на сделке.
– Последи за языком, любезный, – грозно отозвался Стритч. – Сам знаешь, что против всяких законов и обычаев, чтобы хозяин путался со служанками. – Тут он улыбнулся и облизал губы. – А девка прямо вся сочная.
– Это точно. Сочная, как персик. – Квинт расплылся в похотливой ухмылке. – Я подглядел за ней, когда она мылась.
Стритч сверкнул выпуклыми глазами.
– Я же сказал, что даже волоска на ее голове не тронул! Клянусь! – торопливо заверил
