Страсть в ее крови - Патриция Мэтьюз
Таверна «Чаша и рог» представляла собой узкое двухэтажное кирпичное здание с островерхой крышей, на втором этаже которого располагались спальные номера, а на первом – таверна. Поскольку час был ранний, в таверне никого не было. У входа с ведром воды и шваброй суетился мальчишка лет двенадцати. При виде волочившего на веревке девушку мужчины у него отвисла челюсть.
Усталыми шагами пройдя за Сайласом Квинтом в провонявшую выпивкой таверну, Ханна почувствовала, что силы покидают ее. В то утро она ничего не поела. В горле у нее пересохло и першило. По крайней мере, в полутемном зале царила спасительная прохлада, обнявшая ее после обжигающего утреннего солнца. Ханна готова была от усталости рухнуть на пол, когда перед ними возникла туша хозяина заведения Амоса Стритча.
Это был крупный мужчина лет пятидесяти без парика на лысой голове и выпиравшим из-под грязной жилетки внушительным животом. Он выпирал так сильно, что Ханна сразу вспомнила беременных женщин. Стритч хромал, припадая на правую ногу.
Он еще сильнее вытаращил свои серые глаза навыкате, увидев полуодетую Ханну.
– Это что такое, Квинт? Она похожа на притащенную с улицы потаскуху!
Несмотря на слова возмущения, Ханна заметила, что взгляд его прикован к ее груди, лишь слегка прикрытой разорванным лифом платья. Квинт стянул с головы засаленную шляпу и поклонился.
– Она очень не хотела сюда идти, сквайр. Пришлось тащить ее на веревке, вот. Норовистая эта барышня! – ухмыльнулся он. – Не какая-то сивая баба-размазня. Я знаю, что вам нравятся бабенки с огоньком да с перчиком!
Хозяин таверны облизал пухлые губы бурым от табака языком, и его глаза, впившись в тело Ханны, горели словно подожженный сухой хворост.
Квинт фыркнул, протянул руку и ухватился за остатки лифа на платье Ханны. Ткань легко подалась, обнажив твердые юные груди девушки.
– Прямо как молоденькие дыньки, – проговорил он, глядя и впиваясь в них пальцами, отчего соски сразу затвердели. – Думаете, она вам подойдет?
Амос Стритч с лицом, сделавшимся почти пунцовым, сглотнул и кивнул, не в силах одолеть комок в горле. «Клянусь святым Георгием, вот это скороспелка, а ведь ей всего шестнадцать!» – подумал он. Внезапно Стритч впился острым испытующим взглядом в Квинта, все еще тискавшего грудь Ханны.
Ханна, онемев от стыда и потрясения, пыталась совладать с дрожащими губами и не дать себе расплакаться. Она не доставит им удовольствия видеть ее слезы. Но настанет ли когда-нибудь конец этим мучениям? Неужели унижения, жгучая злоба и холодное отчаяние – ее спутники до конца дней? Она пыталась своим мыслями защититься от навязчивых прикосновений отчима.
Однако Квинт, верно прочтя мысли Амоса Стритча, быстро убрал руку и отступил на шаг назад.
– Ну-ну, не бойтесь, она ваша, как и договаривались.
Стритч откашлялся.
– Ты клялся, что она девственница. Однако обращаешься с ней прямо-таки бесцеремонно… Бракованный товар мне не нужен. Скажи-ка мне честно, Квинт, девушка нетронута?
Квинт наклонил голову, его лицо приняло подобострастное выражение.
– Клянусь, что так. Стал бы я вам врать, сэр, после всего, что вы для меня сделали? Нет, я ее не касался, хотя частенько ох как хотелось. Еле сдерживался. Вы сами увидите, сэр, какая она аппетитная девка.
Ханна, хотевшая лишь одного – чтобы все поскорее закончилось, едва прислушивалась к их разговору.
Стритч фыркнул, ненадолго успокоившись. Он не очень-то верил Квинту, зная, что перед ним лжец, пьяница и негодяй. Скоро он узнает всю правду. Стритч скривился от боли, переступив ногами и перенеся вес тела на подагрическую ступню и произнес:
– Тогда по рукам. – Затем Стритч кивнул головой. – Шагай наверх по лестнице, девка. К себе в комнату. Нам с твоим отчимом надо о деле поговорить.
Квинт снял веревку с шеи Ханны, потом развязал ей руки.
Чуть пошатываясь, Ханна послушно пошла наверх, потирая затекшие запястья. Вцепившись в узкие перила, она начала подниматься по узким ступеням винтовой лестницы. Стритч захромал вслед за ней и положил руку ей на бедро. Ханна рванулась вперед, и Стритч рассмеялся смехом, похожим на поросячий визг.
На втором этаже он тычками погнал ее по коридору.
– Не сюда – здесь у меня постояльцы спят. Вверх по лестнице.
Ханна, собрав последние силы, начала карабкаться по лестнице, представлявшей собой прибитые к стене деревянные полоски. Она услышала за спиной похотливый смех Стритча и с опозданием поняла, что он заглядывает ей под юбки. Но она слишком устала и вымоталась, чтобы злиться.
Как только Ханна поднялась выше и протиснулась через люк в потолке, дверь-ловушка мгновенно захлопнулась за ней, и засов задвинулся до упора.
Комнатка, в которую она попала, была маленькой, не больше лошадиного стойла. Из-за крутого ската крыши встать во весь рост можно было только у внутренней стены. Там было душно, не хватало воздуха, который проникал лишь сквозь щели между толстыми досками внешней стены. Немного света пробивалось через маленькое оконце в скате крыши. Окно было очень грязным, и Ханна не увидела, как можно было бы его открыть. Она присела рядом с ним, смахнула грязь, насколько это было возможно, и выглянула наружу. Ее глазам предстали лишь полоска синего неба и крыши соседних домов.
Сгорбившись, Ханна оглядела комнату. Вся обстановка состояла из пустого сундука с поднятой крышкой в дальнем углу, тюфяка на полу и ночного горшка. Постельное белье было очень грязным и кишело, судя по всему, клопами. А на грубом дощатом полу было не меньше трех сантиметров грязи.
Ханна опасливо присела на тюфяк. Здесь, конечно, было не многим хуже, чем там, где она жила. Вот только они с матерью старались поддерживать в доме хоть какую-то чистоту.
Мама, бедная, вымотанная работой мама… Родного отца Ханна едва помнила, хотя на момент его смерти ей уже исполнилось восемь лет. Каждый раз, когда она думала о нем, ей представлялись кровь и жуткая смерть, и перед ее внутренним взором, казалось, захлопывались ставни.
Ее мать вышла за Сайласа Квинта вскоре после смерти отца. С тех пор они не знали ничего, кроме горя и лишений. Помимо ведения дома и ухода за Ханной ее мать бралась за любую работу, которая находилась в домах богатых горожан. Почти все заработанные деньги у нее отбирал Квинт. Мать могла лишь припрятать несколько монет, чтобы купить Ханне чего-нибудь поесть и изредка прикупить ей кое-что из одежды. Иногда Квинт находил припасенные ею монеты, избивал ее до потери сознания, а потом спускал деньги на выпивку и карты.
В их доме была всего одна спальня. Ханна спала в кухне на тюфяке. Единственным
