Невероятный сезон - Розалин Ивз
– Я не считаю, что он хорошо на тебя влияет, Талия, – произнес он.
– Осторожнее, – ответила Талия. – Или кто-то может решить, что ты ему завидуешь. – Она пожалела, что сказала это, едва слова слетели с языка.
Губы Адама сжались в мрачную линию, а Калли порозовела из-за унижения. Как бы Талия ни была зла на них, она хотела лишь уязвить Адама, но не обидеть сестру.
– Талия! – упрекнула ее тетя Гармония.
Но Калли не извинилась перед ней, так что она тоже не собирается извиняться.
Адам придвинулся ближе к Калли, взяв ее за руку.
– Ни один мужчина, который имеет честь быть помолвленным с тобой, не может ни к кому ревновать.
Калли посмотрела на него долгим, пристальным взглядом и отдернула руку.
– Прошу, не относись ко мне покровительственно, – сказала она, поднимаясь с места и выходя из комнаты.
– Красивая ложь все же останется ложью, – заметила Талия. – Калли заслуживает лучшего.
Адам спокойно посмотрел на нее.
– Ты не обязана радоваться за нас, но, по крайней мере, могла попытаться не усугублять ситуацию. – Он встал и надел шляпу. – Это на тебя не похоже.
Он ушел прежде, чем она успела ответить.
– Талия, что сказала бы твоя мать? – спросила тетя Гармония.
Талия не хотела обсуждать, что сказала бы мама. Она уже слышала в ушах ее нежный голос: «Дорогая, ты можешь злиться, если хочешь, но не должна вымещать это на сестре. Ты нужна Калли».
Но Калли в ней больше не нуждалась. Равно как и Адам. Теперь они были друг у друга.
Талия прижала книгу к груди и выбежала из гостиной, поднялась по лестнице и распахнула дверь своей комнаты. Она бросилась на кровать, открыла томик стихов Шелли и начала читать. Поэтические строфы разнеслись эхом по венам, словно первые выстрелы назревающего восстания.
Она встала. Подошла к столу, вынула лист бумаги и начала писать. Яростные слова, опалившие страницу. Душераздирающие, ранящие. Она писала стихи об обиженных женщинах, дав слово Пенелопе, которая преданно ждала неверного мужа; Медее, чтобы та ответила Ясону; Гере, чтобы та бросила вызов Зевсу.
Она писала то, что хотела бы услышать от Калли, но сестра никогда не сказала бы подобного.
XI
Перспектива бала
Калли
Юными леди, которые не думают ни о чем, кроме как о нарядах, развлечениях и том, что они называют светскими связями, несомненно, легче всего управлять, используя их страх перед тем, что скажет о них общество.
Мария Эджворт,
из альбома Каллиопы Обри
Калли не видела лица Адама, когда Талия обвинила его в том, что он ревнует к мистеру Дарби: она пристально смотрела на собственные руки, на ногти, которые неделю назад тщательно отполировала в предвкушении первого выхода в свет. Выхода, который привел к тому, что теперь она апатично сидела в кресле рядом с женихом.
Все еще казалось странно называть так Адама.
Ее мир перевернулся с ног на голову, и она пребывала в полном смятении. Она чувствовала себя не в своей тарелке: девушка, которой больше всего на свете нравились вечеринки, исчезла, на ее месте появилась трезвомыслящая особа, которая сомневалась в собственных суждениях. Она скучала по той, другой, Калли.
Адам взял ее руку и сказал:
– Ни один мужчина, который имеет честь быть помолвленным с тобой, не может ни к кому ревновать.
Добрые слова, но он не верил в них, не мог верить, и это ранило сильнее всего. Он действительно ревновал Талию. А почему бы и нет? Любой заметил бы, что Талия ослеплена мистером Дарби, как никем раньше, особенно – Адамом.
Волна стыда погнала ее из комнаты. Она вела себя по-детски. Адам хорошо воспринял помолвку, несмотря на чувства к Талии, а Калли целыми днями хандрила, будто брак с хорошим человеком – страшнейшее наказание, какое можно представить. И все же она отказывалась лишь от перспективы выйти за того, кого любит, – и почему перед ней постоянно возникало дружелюбное лицо мистера Солсбери, когда она об этом думала? – тогда как Адам лишался реальной и настоящей любви, Талии.
По крайней мере, он сможет сохранить ее в своей жизни. Калли даже мечтать не могла о чем-то подобном.
Когда некоторое время спустя Грация постучала в дверь, Калли прогнала ее. Затем уставилась в темный потолок, пока ее не сморил сон.
Следующим вечером Обри и Элфинстоуны посетили свой первый бал в сезоне, который устраивала миссис Солсбери. Калли оделась с особой тщательностью, выбрав бледно-голубое шелковое платье с нежной кружевной отделкой, которое шло к оттенку ее глаз. Мысль о бале не принесла ей удовольствия, и это разочаровывало, поскольку предвкушение составляло немалую часть радости от выхода в свет, но она знала, что на нее будут смотреть как на недавно обрученную девушку, чудом избежавшую скандала. Она никому не даст повода думать, что сожалеет о своем выборе.
Она поправила жемчуг на шее и уставилась в отражение, рассеянно размышляя, счел бы ее хорошенькой мистер Генри Солсбери. Ее руки замерли. Она больше не могла рассчитывать на него. Что он думает о ней? Поверил ли в скандальные слухи?
Калли старалась не вспоминать о мистере Солсбери, пока они ехали по темнеющим улицам Лондона. И поэтому, конечно, ей было сложно сконцентрироваться на чем-то другом. Она решила, что будет избегать его весь вечер, вместо того, чтобы смириться с переменой в их отношениях, но тут же ей захотелось, чтобы он увидел ее и, возможно, пригласил на танец.
Она также старалась не думать об Адаме, который, несомненно, пригласит ее танцевать, а потом будет бродить по залу, следуя за Талией.
Величественные парадные двери особняка Солсбери, расположенного недалеко от Гросвенор-сквер, были широко распахнуты. У входа стояли лакеи, держа в руках канделябры со свечами. Калли позволила груму дяди Джона помочь ей выйти из экипажа и последовала за тетей и дядей в холл. Дядя отнес их плащи в гардеробную, затем присоединился к ним, пока они поднимались по лестнице в бальный зал, где семья Солсбери выстроилась в линию, принимая гостей.
Энн Солсбери сияла, ее светло-рыжие локоны были аккуратно уложены на голове и перехвачены нитью жемчуга. На ней было бледно-голубое платье с зелеными лентами, украшающими подол, и когда Калли подошла, та заключила ее в объятия, обдав ароматом лаванды.
– О, как я рада видеть дружеское лицо! Среди гостей так много друзей моей матери и тех, кто был знаком