Обезьяны в бизнесе. Как запускать проекты по лучшим стратегиям Кремниевой долины - Антонио Гарсиа Мартинес
Правильный ответ, естественно, заключался в том, что на тех выходных «Сан-Франциско Форти Найнерс» участвовали в матче – чем объяснялся и тот факт, что кузен надел их пуловер, и что агентство «Сан-Франциско Форти Найнерс» проводило маркетинговую кампанию с широким таргетированием.
Крупное недопонимание здесь вот в чем: людям кажется, будто их информация представляет коммерческую ценность. Речь идет о той информации, которая может смутить их или доставить неприятные ощущения в случае разглашения, а также чей факт нахождения в чужих руках приводит пользователя в трепет. Например, у Facebook есть видео, на котором вы дико прелюбодействуете с игривой немецкой овчаркой, на чьей спине губной помадой написан ваш номер социального страхования и банковские данные. Глубокий голос на фоне вслух зачитывает самые темные и потаенные секреты вашего детства и подросткового возраста. Знаете что? Все рекламодатели чихать на это хотели. Но им было бы интересно узнать, какой фильм вы смотрели вчера вечером по Netflix, что находится в вашей корзине Amazon, какие товары вы подвергали самому пристальному осмотру во время последнего визита на Best Buy и как давно вы в последний раз покупали машину (и какую машину). Также они хотят знать, какими мобильными устройствами и браузерами вы пользуетесь, и каждый сайт, который вы посещаете. Почти ничего из того, что вы постите на Facebook, не имеет никакой коммерческой ценности – ни милые пустяки для своей любовницы, ни ваш секретный рецепт брауни, ни фото, на которых вы лежите в бессознательном состоянии на диване. Так что, даже если допустить откровенно злобное поведение со стороны Facebook, компания все равно не сможет этой информацией воспользоваться.
Facebook не продает информацию о вас, а покупает ее. Это делается путем предоставления рекламодателям услуг, которые побудят их позволить Facebook поглотить информацию, которую вы сгенерировали за пределами Facebook. На самом деле, как мы скоро увидим, Facebook является одним из самых ревностных хранителей пользовательских данных, какие только известны человечеству. Это черная информационная дыра, которая никогда никуда не денется.
Так сконструирована вся технология Facebook, и это никогда не изменится. Остановитесь на минутку и подумайте, насколько суицидально глупым было бы для Facebook передавать кому бы то ни было информацию о своих пользователях, неважно за какие деньги. Тогда вы поймете, насколько устарел мем «Facebook продает данные о вас».
Глава 32
Что мы, дикари?
Тот, кто делает из себя чудовище, избавляет себя от боли быть человеком.
Сэмюэл Джонсон
15 ДЕКАБРЯ 2011 ГОДА
УСПЕШНЫЕ КОМПАНИИ, КАК КРАБЫ-ОТШЕЛЬНИКИ, ПРИ РОСТЕ СМЕНЯЮТ серию панцирей, каждый последующий больше предыдущего.
К концу 2011 года помещение на авеню Калифорния, 1601 стало нам мало. В отделе рекламы мы сидели как селедки в бочке, да и все здание выглядело немного чахло. Это была типичная ситуация для работающей на полную мощность технологической компании, которая слишком сфокусировалась на значимых метриках и не обращала внимания на те капли на ковре, что казались оставшимися после двойного убийства, автор которого только что скрылся за углом (а на самом деле были лишь наспех почищенными остатками рвоты после «счастливого часа»). Переговорные воняли потом, потому что в них спало (ну или делало что-то другое) слишком много народу, а кафе были переполнены не хуже суповых кухонь.
Номенклатура Facebook решила, что мы должны переехать. Новым Иерусалимом компании должны были стать заброшенные руины некогда успешной технологической компании Sun Microsystems. Ввиду плачевного состояния кампуса компания вынуждена была переезжать поэтапно, и инженерные команды прибывали последними.
Когда наша очередь наконец настала, никто, естественно, не подготовился к переезду – невзирая на мейл, который мы получили за несколько недель до этого от команды обслуживания, руководившей паломничеством. Когда финальный час пробил, около 16.30 (а нам надо было покинуть здание к 17.00), события вышли из-под контроля.
Люди начали втискивать свои накопленные пожитки в картонные коробки. Сначала всю ерунду со столов. Если вы жили в Facebook, то у вас там хранилось множество книг, парочка фото вашей девушки, мягкие игрушки неопределенного происхождения, корпоративные пожитки вроде кружек или ковриков для мышки, набранных на торговых конференциях, а также, возможно, случайное барахло с выездных корпоративных мероприятий по тимбилдингу. Еще там были общие игрушки вроде скейтбордов или пистолетов Nerf. И декоративные элементы, которые расползлись, как мох, вокруг каждой команды по продукту Facebook: постеры из Лаборатории аналоговых исследований, бутафория для розыгрышей, наподобие фанерного алтаря для вашего инженерного менеджера (да, это правда), или мобильный бар.
Набралось всего понемножку, и все это просто не умещалось в коробки для переезда. Народ с трудом отдирал от стен корпоративные произведения изобразительного искусства, прихватывал таблички с названиями переговорных и запихивал все это в сумки для лэптопов, мусорные мешки и все остальное, что планировал утащить с собой.
Дела настолько вышли из-под контроля, что в какой-то момент Эйлин Куртон, одна из админов отдела рекламы (тогда было по одному админу на одну команду, а не по одному на одного менеджера), встала и, пытаясь в лучших традициях воспроизвести голос сержанта-инструктора флотской строевой подготовки, начала орать на неистовствующих вандалов, чтобы они положили на место всю ту дрянь, которую пытались уволочь. Ее рев остался незамеченным: за пятнадцать минут офис был обобран до нитки.
Я присутствовал при нескольких яростных демонстрациях и восстаниях (спасибо учебе в Стране Басков в конце 1990-го). Не могу сказать, что все двигалось к настоящему сжиганию машин и беспределу с перестрелками резиновыми пулями в рамках проявления легальной массовой жестокости, но это всерьез было настолько к тому близко, насколько американская культура в принципе могла к этому приблизиться в своем слабоумии начала XXI века.
Потом пришла идея.
Рядом с Цукербергом и верховным командованием находилась серия переговорных, чьи названия были предположительно вдохновлены теми странами, которые внесли свою лепту в пользовательскую базу Facebook, пока компания занимала это здание – в том числе родина-мать злосчастной испанской расы, колыбель моего народа. Разве зона вокруг президентского дворца не держится до последнего в разгар жестокостей революции? Быть может, все еще на месте…
Пробираясь через суматоху мародерства, я столкнулся с Миком Джонсоном, соратником по YC, который дал старт моей Facebook-истории своей официальной рекомендацией и неофициальными советами. Он улыбался и нес в руках табличку «Австралия». Я бросился вниз по коридорам к искомому скоплению переговорных – и глазам моим открывались клейкие следы от наспех сорванных табличек, одна за другой. Почти все таблички были сняты.
Но не та, которую я хотел.
Я открыл раскладной нож, который всегда носил с собой, и оперся о гипсокартонную стену, отдирая табличку. Я воткнул ее за пояс и накрыл толстовкой Facebook, будто ограбил магазин, и вернулся в отдел рекламы под яростные радары Эйлин.
Когда бунт наконец улегся и все освободили здание, я вернулся к себе на лодку и прикрепил табличку «Испания» (дополненную выпуклым шрифтом Брайля) вдоль ряда иллюминаторов по правому борту. Ее ярко-желтая корпоративная стерильность и рубленая гарнитура шрифта контрастировали с теплыми, насыщенными тонами махагона и кедра. Все, что в конечном итоге имеет хоть какое-то значение, – это то, что у нас остается после приобретения того или иного опыта. Даже если оно содрано со стены потрепанным раскладным ножом.
