А что скажут люди? Как преодолеть страх чужого мнения и наконец стать собой - Майкл Жерве
Бондс оказался в ситуации, которую математик Альберт Такер назвал «дилеммой заключенного»[109]. Дилемма заключенного родилась в области теории игр, но уже более 60 лет используется психологами, экономистами, политологами и эволюционными биологами, чтобы понять, что движет человеческим поведением. Существует множество вариаций дилеммы заключенного, но основной вариант описывает двух незнакомцев, играющих друг против друга. Исход игры зависит от обоих. Выбор, который делает каждый человек, и то, как он ведет игру, влияет на его результат и на результат его противника. Выбор каждого человека сохраняется в тайне до принятия обоими окончательного решения. Дилемма заключается в том, что в игру можно играть эгоистично – максимизировать свой выигрыш за счет уменьшения выигрыша другого человека. Или же можно сотрудничать, максимизируя совместный выигрыш, но при этом получая меньше, чем если бы вы играли эгоистично.
В случае с Барри Бондсом он мог бы сделать выгодный для всех выбор и не принимать стимулирующие препараты. Это, скорее всего, привело бы к уменьшению (краткосрочного) вознаграждения – меньше славы, рекордов и денег, – но принесло бы пользу всем игрокам, которые подчиняются правилам.
Неудивительно, но, как и предсказывали экономисты, подавляющее большинство людей играет эгоистично. Результаты подтверждают широко распространенное в западном мире мнение о том, что людьми движет корыстный интерес. Это мнение нашло отражение в сотнях вариаций игры. Она также послужила основой для понимания экономического и социального поведения.
С этой точки зрения, наверное, неудивительно, что Бондс оказался втянут в скандал со стероидами. Он играл в игру эгоистично. И если вы согласны с тем, что люди – корыстный вид, то большинство из нас поступило бы так же.
Но это еще не вся история.
Варда Либерман, Стивен М. Сэмюэлс и Ли Росс провели исследование с другой версией игры, в основе было все то же самое: та же предпосылка, те же правила, но было лишь одно небольшое изменение. В начале игры участникам сказали, что они будут участвовать в «игре на сплочение»[110]. Результаты кардинально отличались. 70 % участников играли не эгоистично, а кооперативно – с учетом интересов большой группы.
Так исследование показало, что люди – не просто эгоистичные, а социально мотивированные существа. Теперь это подтверждается широким кругом фактов, полученных в разных дисциплинах. Социальное влечение – это не то, чему мы учимся, это не прагматический навык, который мы приобретаем, преследуя собственные узкие интересы. Как говорит социальный нейробиолог Мэтью Либерман, «наша социальная операционная система – это часть базовых компонентов того, кто мы есть как млекопитающие»[111].
Мы не отдельные личности, которые научились быть социальными. Мы социальные животные, которые научились идентифицировать себя как отдельные личности.
Это стоит повторить.
По своей сути мы социальны. Понимание и напоминание себе о том, что нам нужна настоящая связь, поможет нам работать с FOPO.
На самом деле FOPO рождается из глубокого желания быть принятым и связанным с другими. Это базовая человеческая потребность в принадлежности. Страх перед чьим-то негативным мнением – это симптом более глубинного страха: быть отвергнутым. Биологически закрепленное последствие отторжения – и есть причина повсеместного распространения FOPO. Может показаться, что противоядие от FOPO – это просто не переживать о том, что о вас думают.
В самом простом виде решение – противоядие от FOPO – состоит из двух аспектов: (1) любовь и забота о благополучии других людей и вклад в социальную структуру, для которой оптимизирована наша биология, и (2) дела, согласующиеся со своим предназначением, ценностями и целями. Это, в свою очередь, продвигает мысли и действия, которые несут пользу как другим людям, так и вам самим. Когда мы руководствуемся любовью к другим и в то же время работаем над своей целью, остается очень мало умственной энергии, которую можно было бы тратить на беспокойство о том, что другие могут о нас подумать или не подумать.
Тоска по связи
Когда я был в шестом классе, мы с семьей жили в северной Калифорнии. Однажды днем мама спросила меня:
– Майкл, у тебя все в порядке?
Она часто справлялась, как у меня дела, но в этот раз всё ощущалось по-другому. Я точно знал, о чем она спрашивает. Я помолчал, а потом ответил:
– Нет.
Она ждала. Я отвел взгляд и стал быстро прикидывать, что делать со слезящимися глазами и подступающим к горлу комом. Я снова сказал:
– Нет, я не в порядке. – Я сказал это больше для того, чтобы нарушить тишину, чем для чего-то еще.
Она уловила характер ситуации, подождала немного и сказала:
– Ладно, что происходит?
Я хотел успокоить ее и выдать это за мимолетное чувство, но решил сказать:
– Я просто чувствую, что внутри меня пустота. Как будто мне чего-то не хватает. Вот здесь, в животе и груди. Как будто Бога нет, ничего нет.
Все еще не смотря мне в глаза, она ответила:
– Окей, – нежно потянула меня за руку и заключила в теплые объятия, обхватив меня одной рукой за спину, а другой – за затылок. Мы просидели так чуть дольше обычного. Больше ничего не было сказано. В тот момент мне было хорошо.
В течение долгих лет после того разговора я чувствовал одиночество, пустоту, живущую прямо внутри меня. Со стороны никто бы и не сказал, что что-то не так. И по большей части у меня все было хорошо. Я не особо исследовал это чувство. Я просто знал, что оно есть. Неслучайно я стал искусен в трех других эмоциях: азарте (погоне за острыми ощущениями в энергичных рискованных видах спорта, таких как серфинг, скейтбординг и лыжи), тревоге (беспокойстве обо всем, что может пойти не так) и гневе (быстрой вспышке ярости как механизме разрядки, чтобы не чувствовать тревогу или печаль). Оглядываясь назад, я понимаю, что пустота, которую я чувствовал, не была депрессией или подростковым раздражением. Это было осознание того, что я не ощущал с собой, с другими людьми и с природой такой связи, о которой мечтал.
Отдельное «я»
Вера в свою обособленность и неспособность признать, что мы часть большого целого, породила такой уникальный современный феномен, как отдельное «я».
На протяжении большей части человеческой истории индивид, его потребности и желания были вторичны по отношению к потребностям и желаниям большой группы. На заре человечества член племени не мог действовать исключительно в своих интересах. Отказ от личных желаний в угоду нормам и ценностям группы был необходим для выживания. В современном мире это уже не так.
В XXI веке функциональные узы, связывающие нас,
