Невидимый слон: Как не попадать в ментальные ловушки - Лучано Канова
Любая малость всегда лучше, чем ничего. Но, если вы сторонник равенства и Инициатор сделал вам предложение, которое кажется вам несправедливым, вполне возможно, что вы предпочтете отказаться от него.
В этом случае никто ничего не получит. Такой результат, когда €100 фактически выбрасываются на ветер, безусловно, нельзя назвать удовлетворительным.
В мире, состоящем исключительно из корыстных индивидуумов (если не сказать эгоистов), где каждый игрок преследует одну и ту же цель – максимального личного обогащения, Инициатор может подумать, что Получатель примет любое предложение, превышающее ноль, и поэтому предложит ему минимально возможную сумму.
Соответствует ли это предположение экспериментальным данным?
Давайте еще раз вздохнем с облегчением, потому что ответ «нет, не соответствует». Как в случае с дилеммой заключенного и с задачей про вклад в общественное благо, практические исследования опровергают идею о том, что все люди – законченные эгоисты. От слишком низких предложений всегда отказываются. Мало кто откажет себе в удовольствии всего за €1 наказать эгоиста, оставив его ни с чем.
Существует некое неприятие несправедливости, или, говоря словами Хьюго Кабре, чувство принадлежности к сообществу, разделяющему общие ценности и правила, и, почему бы нет, благодаря этому работающее как огромный отлаженный механизм.
«Мы-рациональность»: как развить чувство общности
Как побороть ощущение тщетности своих усилий и создать условия, в которых чувство общности и принадлежности к виду Sapiens будет возникать автоматически? В литературе по общественным наукам появился многообещающий подход на основе так называемой мы-рациональности.
Термин «мы-рациональность» (we rationality) был предложен философом Мартином Холлисом[73]. Он хотел дать определение той рациональности, которая выходит за рамки личной выгоды и включает в себя такие аспекты человеческого поведения, как взаимопомощь и стремление поддерживать отношения. В сущности, речь идет о смене парадигмы: от фундаментальной установки, когда человек думает «Это действие приведет к хорошим последствиям для меня лично», что типично для утилитарного консеквенциализма[74], к установке «Это действие – мой вклад в коллективное действие, которое приведет к благим последствиям для всех нас».
Когда мы задумываемся о глобальном потеплении, принципиально, чтобы наши действия соответствовали этой новой парадигме.
Подход «мы-рациональность» чрезвычайно перспективен, поскольку он противостоит холистическим идеям таких авторов, как Карл Поланьи[75] или Серж Латуш[76], которые предлагают устранять ущерб от поступков, продиктованных личными мотивами, посредством обращения к проверенным традиционным ценностям. Призыв к постепенной деградации основывается на представлениях негативной антропологии, предполагающей, что ответами на чрезмерную эксплуатацию природной среды должны стать аскеза и самопожертвование. Предложение Холлиса звучит гораздо оптимистичнее: речь идет о том, чтобы разыграть партию все на той же территории рационального поведения, но расширить понятие рациональности, добавив к нему понятия взаимосвязанности и взаимообусловленности.
Нам нужна более широкая концепция, объясняющая, что представляют собой люди, а также более связанное с их ролью видение, которое через понимание человеческой природы позволит нам сформулировать представление о том, почему и как мир движется вперед[77].
Чтобы привести пример взаимосвязанного и взаимообусловленного поведения, обратимся к практике посещения лекций в университете. Когда студент решает, стоит ли ему прослушать факультативную лекцию, в расчет идет не только его личное желание. Скорее всего, решение будет принято с учетом некоего порогового значения, то есть того минимального количества других студентов, которые, столпившись в коридоре, подтолкнут и нашего студента войти в аудиторию.
Приведу более общий пример. Представьте, что вас пригласили на свадьбу к неблизким знакомым. Скорее всего, ваше решение пойти будет в числе прочего зависеть и от того, сколько ваших друзей тоже решат появиться на церемонии.
Почему тот, кто вносит свой вклад в общее дело, в одних случаях беспокоится из-за халявщиков, а в других нет? Мне кажется, тут включается логика «достаточного количества»: человек соглашается внести свой вклад в общее дело, если так поступает большинство, ведь у него появляется чувство сопричастности. Потенциальный донор придет на пункт сдачи крови, если будет уверен, что достаточное количество людей сдадут достаточное количество крови. Таким образом, общественное благо, зависящее от альтруизма, – это вопрос «достаточного» доступа к общим ресурсам и «достаточного» количества участников, считающих свой вклад достойным делом. Если «достаточно» одного, будет «достаточно» и другого[78].
Принцип «мы-рациональности» позволяет подробно объяснить некоторые выводы теории игр, считавшиеся противоречивыми, например почему между людьми всегда наблюдается определенный уровень сотрудничества.
Интересно, что со временем теория игр заметно эволюционировала и у нее появилось ответвление – поведенческая теория игр[79]. Многие лабораторные эксперименты последних лет на предмет дилеммы заключенного (в неповторяющейся версии, когда испытуемый играет только один раз) показывают, что сотрудничать решают от 40 до 50 % людей. Аналогичные результаты были и среди тех, кто имеет гуманитарное образование, то есть недостаточно знаком с экономикой и теорией игр.
Вопрос: возможно ли, что те, кто решает сотрудничать в любой ситуации, поступают иррационально? Или их действия можно объяснить? Что заставляет так называемое протестное меньшинство поступать по совести?
В корейском телесериале «Игра в кальмара» показано смертельное состязание, в ходе которого 456 человек принимают участие в шести детских играх с целью выиграть значительную сумму денег. Это несчастные люди, задавленные нищетой и долгами, готовые на все, даже на смерть, чтобы только получить главный приз. Взаимодействие между сотнями незнакомых людей, доведенных до крайней степени отчаяния, с одной стороны, демонстрирует импульсивную животную составляющую Homo sapiens, которые, когда им больше нечего терять, превращаются в типичных млекопитающих, стремящихся выжить любой ценой и лишенных даже проблеска какой-то морали.
Однако, с другой стороны, этот сериал представляет собой глубокое исследование человеческой души и дает ответ на насущный вопрос – что значит быть человеком?
Как поступит, оказавшись перед лицом несчастий и превратностей судьбы, человек разумный: выберет великодушие и заботу о ближнем или же инстинктивно попытается спасти себя самого? Человек – это гоббсовский волк или у нас еще есть надежда на то, что рано или поздно мы осознаем свою социальную идентичность?
Архитектура концепции «мы-рациональности» основана на двух пересекающихся подходах, помогающих избавить нас от этого сомнения: с одной стороны, идея «мы-мышление» подчеркивает (вспомните дилемму заключенного), что люди, находящиеся в ситуации неопределенности, могут ощутить, почти инстинктивно почувствовать выгоду от возможного сотрудничества, то есть ясно осознать преимущества коллективного интереса. Рассматривая позиции Цианида и Счастья, мы на самом деле видим те глубинные мотивы, которые побуждают человека воспользоваться случаем, чтобы не сознаваться в совершенном преступлении.
В сущности, в таких ситуациях в мозгу запускается нечто вроде режима соучастия, который заставляет человека идентифицировать себя с определенной группой, а значит, и мыслить как часть этой группы – как «мы».
Как возникает идентификация с группой, можно понять, обратившись к психологической концепции фрейма, или
