Невидимый слон: Как не попадать в ментальные ловушки - Лучано Канова
Насколько мала вероятность 1 на 600 млн?
Можно сказать, что это практически невозможное событие.
Эволюция человека в течение миллионов лет обыгрывает все возможные оттенки слова «практически».
Вообразите, что вы – мои студенты, а всего на курсе обучаются 100 человек.
Я могу зайти в аудиторию и сказать: «Мои дорогие, завтра я случайным образом вызову к доске одного из вас и буду опрашивать до потери пульса по вопросам, связанным с излишней самоуверенностью».
Попади вы в такую ситуацию, стали бы вы усердно готовиться к завтрашнему дню, вместо того чтобы уютно устроиться на диване и посмотреть новую серию любимого сериала?
Вероятность 1 к 100 – ее так легко визуализировать и, главное, осознать.
А теперь давайте в буквальном смысле слова увеличим шкалу и отправимся в театр Ла Скала[57].
Прямо со знаменитой сцены миланской оперы, зрительный зал которой вмещает 2000 человек, читается лекция.
Партер и ложи переполнены, и тут появляюсь я с тем же самым объявлением: «Мои дорогие, завтра я случайным образом вызову к доске одного из вас и буду опрашивать до потери пульса по вопросам, связанным с излишней самоуверенностью».
Теперь вероятность будет 1 на 2000.
Сделаем еще один шаг вперед.
На стадионе «Сан-Сиро»[58], вмещающем 80 000 человек, происходит все то же самое.
Вероятность 1 на 80 000.
Думаю, правила игры понятны, поэтому сразу перейдем на последний уровень: население Европы составляет примерно 530 млн человек. Представьте себе, что все эти 530 млн одновременно вышли на связь по Zoom, чтобы выслушать мое уже знакомое вам объявление: «Мои дорогие, завтра я случайным образом вызову к доске одного из вас и буду опрашивать до потери пульса по вопросам, связанным с излишней самоуверенностью».
Кто будет готовиться к завтрашнему опросу при вероятности 1 на 530 млн?
Никто.
Визуализация почти невозможного события помогает нам правильно понять, что такое вероятность, а данные о SuperEnalotto наглядно разоблачают те иллюзии, с которыми сталкивается любой человек при попытке оценить вероятность того или иного события. По результатам опроса компании Iss, такой иллюзией обманулись 11 млн итальянцев, которые хотя бы раз в жизни покупали лотерейный билет при минимальной вероятности выигрыша, при этом многие из них частенько просаживали на лотерею значительные суммы[59].
Систематическая неспособность правильно рассчитывать вероятность, как мы это уже видели на примере эвристики доступности, служит причиной массовых ошибок, влекущих за собой потенциально катастрофические последствия. Несколько лет назад широкую известность обрела метафора «черный лебедь» – выражение, ставшее заглавием бестселлера Нассима Талеба и обозначающее те маловероятные события, которые нельзя предвидеть до тех пор, пока они не произойдут, и которые, свершившись, имеют длительные последствия.
Такое словосочетание было выбрано потому, что существование черных лебедей до XVII в. казалось невероятным, а потом, когда их обнаружили в Северном полушарии, ученым пришлось пересмотреть свои биологические теории. В целом метафору черного лебедя используют во всех тех случаях, когда речь заходит о неправдоподобном или немыслимом событии, смысл которого можно объяснить только задним числом.
Снижение риска часто влечет за собой непопулярные решения: если дальновидный мэр сочтет существенной вероятность разлива реки (пусть кому-то она и кажется ничтожно малой), то он утвердит план укрепления набережных, предполагающий выделение значительной суммы, которую уже нельзя будет потратить на строительство парка развлечений на радость горожан и туристов. Дело в том, что, даже если наводнение действительно произойдет и укрепления сработают на славу, большинство налогоплательщиков все равно не поймут, какого ущерба удалось избежать. Мы привыкли жаловаться, когда происходит что-то плохое, но редко аплодируем тому, кто смог предотвратить негативные последствия, которые могли бы и не наступить.
Многие люди недооценивают риски глобального потепления, расценивая вероятность катастрофических событий как чрезвычайно малую и далекую по времени. Нам следовало бы представлять себе вред от изменения климата так же ярко, как радость от возможного выигрыша в лотерее.
Прежде всего для более эффективного построения дискурса стоит заменить метафору черного лебедя на образ серого носорога, предложенный Мишель Вукер[60].
Серый носорог как метафора – это вероятное крупное событие, как и сам этот зверь. Носорог сметает все на своем пути, и тем не менее люди, оказавшись перед лицом грозного, как серый носорог, события, продолжают вести себя так, как будто ничего не происходит, будь то риск пандемии или глобальное потепление.
Дело в том, что именно эволюционно мы устроены так, что вероятность нам не нравится. Мы смотрим на реальность и тем более на будущее словно в кривое зеркало: преувеличиваем или произвольно преуменьшаем вероятность событий, замешивая оценку на собственных эмоциях и смутных ощущениях. В результате мы недооцениваем последствия, а в случае с глобальным потеплением – прямой риск.
Рис. 1. Лестница существ Шарля Бонне. 1745 г.
Осознание своего места на лестнице эволюции может послужить своего рода терапией, способной помочь человеку встать на путь рационализации.
В том, что касается происхождения видов, многие из нас до сих пор руководствуются представлениями эпохи Просвещения, согласно которым человек находится на вершине иерархии.
Ох уж эта опасность прямых линий!
Homo sapiens всего лишь один из многих видов млекопитающих, пусть и сильный, но в иерархии стоящий не выше самой природы. Мы с невыносимой легкостью[61] воспринимаем плотность населения планеты как нечто существенное и приписываем климату и биосфере антропоморфные черты, как если бы они обладали разумом сродни человеческому.
Однако природа не знакома с понятием морального выбора, ведь он – плод человеческой культуры эпохи антропоцена[62]. Научиться вероятностным суждениям – значит приготовиться к приятному плаванию в океане сложностей без риска захлебнуться и утонуть.
Печальную историю атлантической трески[63] следует рассказывать регулярно, как сказку на ночь, потому что она повествует о неспособности человека постигать сущность сложных систем, о чем уже было сказано в первой главе, и о том, как бинарные оценки иногда приводят к катастрофическим последствиям.
Ловля трески в северо-западной части Атлантического океана на протяжении долгого времени была весьма доходным промыслом для канадских рыбаков. До начала 1950-х они ежегодно вылавливали в среднем 250 000 тонн рыбы. С приходом глобализации и увеличением количества рыболовных судов, способных бороздить океанские просторы, эта цифра быстро росла, достигнув пика 1,8 млн тонн в 1968 г. Тогда канадское правительство приняло меры, расширив границы своих территориальных вод до 200 миль от берега, чтобы воспрепятствовать конкурентам и сохранить треску, а также понизило квоты на вылов рыбы до приемлемого уровня.
Какое-то время казалось, что ситуация исправляется, однако с середины 1970-х ловля трески опять начала бесконтрольно расти, и за какие-то семь лет объем промысла увеличился
