Диана Гэблдон - Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками
«Марию Магдалину», – подумала я, высвободила руки из рукавов, вознеся их вверх, словно для своеобразной молитвы, и платье соскользнуло с груди, повиснув на бедрах.
Или Мату Хари.[28] Но я была уверена, что эта уж точно никогда не будет причислена к лику святых. А Магдалина, раскаявшаяся блудница, единственная из сонма святых сочувственно и с пониманием отнеслась бы к тому, что я намеревалась предпринять.
Я подозревала, что в монастыре никогда прежде не видели такого одеяния. При том, что на церемонию посвящения в монахини послушницы одеваются нарядно, как невесты Христовы, ни красного шелка, ни рисовой пудры нет и в помине.
«Весьма символично, – думала я, надевая платье, когда дорогой красный шелк коснулся моего лица. – Белое – белый цвет – символ непорочности, красный – символ известно чего».
Сестре Минерве, юной девушке из богатой, знатной семьи, было поручено помочь мне одеться. Умело и с большим вкусом она причесала меня, украсив прическу страусиным пером, увитым мелким жемчугом. Аккуратно причесав мне брови, подвела их графитовым карандашом, а губы подкрасила пером, обмакнув его в румяна. Легкие касания пера щекотали губы, вызывая неудержимую потребность смеяться, но не от веселого настроения, а от близкой истерики. Сестра Минерва потянулась за зеркальцем, но я жестом остановила ее. Я не хотела смотреть в глаза самой себе. Переведя дыхание, я кивнула ей.
– Посылай за каретой. Я готова.
* * *Я никогда раньше не была в этой части дворца. После долгих блужданий по извилистым коридорам, залитым ярким светом свечей, я уже с трудом осознавала, где нахожусь. Молчаливый джентльмен, прислуживающий королю в спальных покоях, подвел меня к филенчатой двери. Он постучал, поклонился мне и ушел, не дожидаясь ответа. Дверь растворилась, и я оказалась лицом к лицу с королем.
Как оказалось, король был в кюлотах, и я расценила это как добрый знак, поскольку, по крайней мере, сердце мое замедлило свой бешеный бег и прошла тошнота.
Не могу с уверенностью сказать, что я ожидала увидеть, но картина, представшая моему взору, действовала успокаивающе. Король был одет по-домашнему – в рубашку и кюлоты, на плечи накинут халат из коричневого шелка. Я присела в глубоком реверансе. Его величество, улыбаясь, поспешил поднять меня. Ладони были теплыми, хотя я инстинктивно ожидала, что его прикосновение должно быть холодным и липким. В ответ я признательно улыбнулась ему. Моя попытка выглядеть как можно более благодарной удалась, так как он дружелюбно потрепал меня по плечу и сказал:
– Вы не должны бояться меня, дорогая мадам. Я не кусаюсь.
– Нет, конечно же, нет, – произнесла я в ответ.
Он держался более раскованно, чем я.
«Ну конечно, – думала я, – он только этим и занимается».
Я глубоко вздохнула и попыталась расслабиться.
– Немного вина, мадам?
Мы были одни, без прислуги, но вино уже было налито в два бокала, стоявшие на столе, и сверкало рубиновым цветом при свете свечей. Королевские покои были невелики по размеру, но поражали своим богатейшим убранством. В стороне от стола и двух стульев с овальными спинками стоял изящный зеленый бархатный диван. Поднимая бокал и бормоча слова благодарности, я старалась не смотреть на его величество.
– Садитесь, пожалуйста. – Людовик опустился на один из стульев и жестом пригласил меня сесть на другой. – А сейчас расскажите мне, чем я могу быть вам полезен.
– М-мой муж, – начала я, слегка заикаясь от волнения. – Он в Бастилии.
– Конечно, – пробормотал король. – За дуэль, насколько мне известно.
Он взял меня за руку, чуть выше кисти.
– Чего бы вы желали от меня в данном случае, дорогая мадам? Ваш муж совершил очень серьезный проступок. Он нарушил мой указ.
Говоря это, он одним пальцем поглаживал мне запястье с внутренней стороны руки.
– Д-да. Я понимаю. Но его… спровоцировали. – Тут меня осенило, и я продолжала: – Вы знаете, он – шотландец, а мужчины этой страны, – я старалась найти подходящий синоним для слова «безумец», – бывают несдержанны, когда дело касается их чести.
Людовик кивнул, ниже склонившись при этом к моей руке, которую продолжал держать. Я хорошо видела его жирную пористую кожу и чувствовала запах его духов. Запах фиалки. Насыщенный, сладковатый, но недостаточно сильный, чтобы перебить его собственный мужской запах. Он допил свое вино двумя большими глотками и, отставив бокал в сторону, обхватил мою руку двумя ладонями и принялся поглаживать. Пальцем с коротко подстриженным ногтем он водил по моему обручальному кольцу.
– Понимаю, мадам, – говорил он, как бы пытаясь поближе рассмотреть мою руку. – Однако, мадам…
– Я буду вам очень признательна, очень.
У него были тонкие губы и плохие зубы. Я чувствовала исходящий из его рта запах гнилых зубов и лука. Пыталась задержать дыхание, но так не могло продолжаться все время.
– Видите ли, – медленно заговорил он, словно бы тщательно подбирая слова, – я был бы счастлив проявить милосердие, но…
Я затаила дыхание в ожидании ответа, а его пальцы крепче сжали мою руку.
– Существуют некоторые обстоятельства…
– Обстоятельства? – переспросила я упавшим голосом.
Он пристально взглянул на меня и кивнул. Его пальцы продолжали поглаживать мою руку.
– Англичанин, который имел неосторожность вызвать гнев милорда Брох-Туараха… Словом, он находился в услужении у одного важного господина, принадлежащего к английской знати.
Сандрингем. При упоминании о нем у меня сжалось сердце.
– Этот знатный господин… скажем так… ведет важные переговоры, что предполагает определенный статус для него? – позволила я себе спросить.
Тонкие губы скривились в улыбке.
– Этого высокопоставленного господина заинтересовало, что послужило поводом к дуэли вашего мужа с английским капитаном Рэндоллом. Боюсь, он потребует, чтобы ваш муж был наказан по всей строгости закона.
«Мерзавец, – подумала я. – После того как Джейми отказался решить дело миром и настоял на дуэли, лучший способ выкрутиться из щекотливого положения – засадить Джейми в Бастилию на несколько лет. Надежно и недорого. Способ, достойный герцога».
Между тем дыхание короля становилось все более взволнованным, и это позволяло надеяться, что не все еще потеряно. Если он не собирался выполнить мою просьбу, вряд ли он мог надеяться, что я лягу с ним в постель.
Я предприняла еще одну попытку.
– Разве ваше величество находится в подчинении у англичан? – наивно спросила я.
Глаза короля широко открылись от неожиданности. Но он тут же криво улыбнулся, видимо разгадав мою тактику. Все же я коснулась его больного места. Я заметила, как он едва заметно передернул плечами, возвращая себе уверенность в собственной власти, будто сползшую мантию.
– Нет, мадам, – сухо произнес он. – Но, принимая во внимание некоторые обстоятельства…
Тяжелые веки на мгновение скрыли глаза, но он не отпустил моей руки.
– Я слышал, ваш муж проявляет участие к делам моего кузена.
– Ваше величество хорошо информированы, – вежливо заметила я. – Но коль скоро это так, да будет вам известно, что мой муж не поддерживает притязаний Стюартов на шотландский трон.
Я была уверена, что именно это он и хотел услышать. Потому что он улыбнулся, поднес мою руку к губам и поцеловал.
– Правда? – спросил он. – А я слышал… весьма противоречивые истории о вашем муже.
Я глубоко вздохнула и едва удержалась, чтобы не выдернуть руку.
– Все эти слухи связаны с бизнесом. – Я старалась говорить как можно естественнее. – Кузен моего мужа Джаред Фрэзер – общепризнанный якобит. Мой муж не может всенародно объявить о своих истинных взглядах, так как связан с Джаредом деловыми узами.
Заметив, что тень сомнения, появившаяся было на лице короля, начинает исчезать, я воодушевилась и продолжала более уверенным тоном:
– Спросите месье Дюверни. Он хорошо осведомлен об истинных симпатиях моего мужа.
– Я уже спрашивал.
Людовик выдержал долгую паузу, рассматривая свои толстые, короткие пальцы, выписывающие узоры на моей ладони.
– Какая белоснежная, – бормотал он. – Какая прекрасная. Мне кажется, что я вижу, как кровь бежит под этой нежной кожей.
Наконец он отпустил мою руку и стал разглядывать меня оценивающим оком. Я отлично умею читать по лицу, но лицо короля Людовика в эту минуту было совершенно непроницаемым. И неудивительно – ведь он стал королем в возрасте пяти лет. Привычка прятать свои чувства стала неотъемлемым свойством его натуры, таким же обязательным, как бурбонский нос или сонные карие глаза. Эта мысль пробудила другие, и у меня засосало под ложечкой. Ведь он король. Парижане не будут восставать еще лет сорок или около того, и все это время он будет пользоваться во Франции абсолютной властью. Одного его слова достаточно, чтобы казнить Джейми или – помиловать. Он может и со мной поступить как угодно. Один кивок его головы – и сундуки с золотом Франции откроются, чтобы вознести Карла Стюарта на трон Шотландии.
