Виталий Вавикин - Дети ночных цветов. Том 2

– Ты неправа.

– Может быть, никто из нас не прав, – Бонни грустно улыбнулась. – Но знаешь, даже если во мне и живет только лишь душа той психопатки, то я – не она. Я другая. И ты можешь не волноваться, что однажды я отравлю тебя, мать, брата и сестру. – Она встретилась с Донованом взглядом. – Но ты боишься.

– Нет.

– Вижу, что боишься. – Бонни услышала, как в голове снова зазвучал чужой смех. Или же не в голове? Она вздрогнула, поняв, что смеется вслух.

«Господи, а ведь я действительно могу отравить их!» – подумала Бонни. Она ушла, оставив разговор незавершенным.

На следующий день, встретившись с Донованом за завтраком, они оба притворились, что откровенного разговора не было. Притворились для Сэнди, а возможно, и для себя. Но Бонни знала, что с этого дня Донован присматривает за ней, опасается, не доверяет.

«А было ли когда-то иначе? – появилась в голове новая мысль. – Если он знал, как я родилась, то разве не должен он был приглядывать за мной все мое детство, следить, чтобы я не навредила его родным детям?!»

Подобные размышления принесли одновременно и обиду, и понимание. «Но кто же, черт возьми, я?!» Около месяца Бонни потратила на то, чтобы научиться притворяться, как это делал Донован, но так и не смогла. Мир начал казаться чужим, враждебным. «Получается, что Вера Ренци – это единственный близкий для меня сейчас человек», – пришла в голову еще одна бредовая мысль. И румынская женщина-психопат, казалось, услышала это.

Сны, которые она приносила, стали более частыми, более живыми, насыщенными запахами, цветами, чувствами. Она словно хотела подружиться с Бонни. Только способы для этого у нее были весьма странные – смерть, секс, безумие. Бонни видела, как у Веры рождается ее первенец – Лоренцо. Видела боль и радость в глазах новоиспеченной матери, а затем видела, как эта мать убивает сына. Не младенца. Нет. Она дает ему вырасти, она заботится о нем, любит его, а потом подсыпает в его вино яд, за то, что он грозится раскрыть ее тайну, рассказав о цинковых гробах. Затем шли мирные сны о Будапеште.

«Ну уж нет! – думала Бонни. – Ты меня не обманешь. Ты не мой друг. Мне не нужны такие друзья!» Несколько раз она пыталась заговорить об этом с матерью, но снова и снова убеждалась, что Сэнди сейчас подобные разговоры нужны меньше всего. «У нее есть еще одна дочь и младший сын, – думала Бонни. – Нормальные дочь и сын, а я…» Она пыталась заставить себя не обижаться, сбежать от подобных мыслей, но от этого лишь усиливалось чувство одиночества. Она брошена, предана, забыта… Или же нет?

Бонни попыталась отыскать все фильмы с участием Томаса Мороу. «Если Донован не соврал, то этот мальчик единственный, кто может что-то знать о моем рождении, кроме самого Донована». О Сэнди Бонни даже не думала. Ей почему-то начало казаться, что Сэнди забыла о том, что случилось в отеле «Палермо», вычеркнула из своей памяти, переписала эту жуткую картину рождением новых детей…

Мысли об этом снова вызывали жгучую, липкую обиду, цеплявшуюся за мысли, как репейник за собачий хвост. Обиду, которая вытесняла все, кроме страха, что когда-нибудь Вера Ренци решит избавить свою сестру Бонни от этого мерзкого, липкого чувства. Избавить так же, как она избавлялась от ревности и подозрительности, – яд. Каждый раз, пробуждаясь в незнакомом месте, Бонни спешно звонила домой и спрашивала, все ли у них в порядке. За себя она не волновалась.

Вера не тронет ее, не тронет ее тело. Не тронет, потому что оно нужно ей, оно помогает ей продолжать свою жизнь здесь, в этом мире. «Не тронет, потому что есть вероятность того, что мы с ней одно и то же лицо, одна и та же личность», – думала Бонни, в очередной раз пересматривая фильмы с участием Томаса Мороу. «Интересно, помнит ли он меня? Узнает ли?» – эти мысли стали появляться одновременно с зародившимся желанием сбежать из дома.

«Не будет обиды, не будет и страха», – думала Бонни, начиная откладывать свои сбережения. Сначала она делала это просто ради шутки, надеясь, что процесс сможет отвлечь от тяжелых мыслей, но затем желание сбежать усилилось, захлестнуло, подчинило.

– Так ты этого хочешь? – спрашивала Бонни свое отражение, надеясь, что Вера Ренци слышит ее. – Хочешь, чтобы я сбежала? Думаешь, так ты сможешь стать свободней? – она прислушивалась, вглядываясь в свои глаза, но ответа не было.

Вера молчала, лишь во снах показывала цинковые гробы, которые стояли в квартире Бонни. И было их не тридцать два, а всего четыре. Два больших и два маленьких. И это был ответ. Бонни не сомневалась. И неважно, говорит это душа румынской женщины-психопата или же ее собственный помутившийся рассудок – результат будет один.

– Я все поняла, – сказала Бонни, собирая вещи. Она заранее купила билет на автобус, зная, что Сэнди и Донован будут искать ее, пытаться вернуть. – Но мы будем уже далеко, – сказала она Вере Ренци, не особенно беспокоясь, слышит ее это чудовище или нет.

Автобус медленно тронулся и долго полз по заполненным улицам города, прежде чем покинул Чикаго. Был солнечный летний день. Какое-то время Бонни наблюдала за дорогой, затем откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Где-то далеко замаячил мир убийцы и психопата Веры Ренци.

Бонни шла по улицам Бухареста, ни на мгновение не сомневаясь, что это очередной безумный сон, от которого невозможно избавиться. Он превратится в тень и будет преследовать постоянно. Бонни увидела знакомую улицу, где стоял дом Веры Ренци, но настырно прошла мимо. «Если это мой сон, то куда идти, я буду выбирать сама», – решила она.

Незнакомая часть Бухареста окружила ее, поглотила. «Да и Бухарест ли это? – подумала Бонни. – Я же никогда не видела этот город. Что если все эти детали – плод моего воображения или же плод воображения Веры?» Она огляделась. «Разве может целый город со своей историей и своими жителями уместиться в голове одного человека? Нет. Сто раз нет. Значит, все это фантазия. Сон во сне. А если так, то, возможно, где-то здесь есть выход из не принадлежащего мне сна».

Бонни бродила по улицам, не особенно понимая, что ищет. «Может быть, нужно просто выбраться из города?» – пришла в голову новая мысль, но улицы города казались бесконечными. Улицы, ведущие к одному дому – дому Веры Ренци.

– Ладно, – Бонни поднялась по каменным ступеням, открыла дверь. В доме было тихо, солнечные лучи пробивались сквозь окна. – Вера! – прокричала Бонни. Никто не ответил ей. – Где ты, черт возьми! – она прислушалась. Ничего. – Чертова психопатка! – проворчала Бонни, решив, что королева мертвых снова восседает в подвале среди открытых гробов.

Никогда прежде Бонни не спускалась туда добровольно.