Виталий Вавикин - Дети ночных цветов. Том 2

– Гвен нельзя помочь.

– До тех пор, пока ты не поверишь мне, – нельзя.

– А если поверю?

– Мы можем найти Хоскинса. Можем заставить его исправить то, что он сделал. Доновану это однажды удалось. Почему же не удастся и нам.

– А тебе от этого какая выгода?

– Ты что, не слышал? – разозлилась Бонни. – Во мне живет душа психопата-убийцы, которая иногда берет надо мной контроль. По дороге сюда я сошла с автобуса и не помню, как это сделала. Я пришла в себя лишь в отеле. Со мной был какой-то мужчина… В Чикаго мне постоянно снилось, как Вера Ренци убивает своих любовников. Ты знаешь, что у нее в подвале был склеп? Там стояли цинковые гробы, в которых лежали убитые мужчины. Она приходила туда и смотрела, как они разлагаются. И все это я видела. И не только это. Я видела всю ее жизнь. Всех ее мужчин. Все ее безумие. Думаешь, почему я сбежала из Чикаго? Мне стало страшно, потому что эта психопатка когда-нибудь могла убить мою семью: Донована, мать, младшего брата и сестру. – Она замолчала, вглядываясь Томасу в глаза.

– Думаю, нам нужно еще выпить, – решил он, чувствуя, что пауза начинает затягиваться. Бонни тяжело вздохнула и протянула ему свой стакан.

Они просидели до поздней ночи, затем разошлись по разным комнатам.

– Если увидишь, как я брожу по дому, то запомни – это не я, – предупредила Томаса Бонни. Он кивнул, но так и не понял, шутит она или нет.

Утром они отправились к Гвен.

– И что я должна делать? – спросила Томаса Бонни, проходя в палату.

– Не знаю, – он глуповато пожал плечами. – Просто посиди рядом с ней. Если Доновану помогло твое присутствие, то может быть, это поможет и моей сестре.

– Только не вини меня, если ничего не выйдет, – предупредила Бонни.

– Не буду, – пообещал Томас, останавливаясь в дверях.

– Ты не войдешь?

– Она все равно меня не узнает. – Он замолчал, увидев, что Гвен, услышав его голос, настороженно повернула голову к двери. Бледные, кровоточащие губы с трудом разлепились.

– Томас? – недоверчиво спросила она, близоруко щуря глаза.

– Гвен? – голос Томаса дрогнул.

– А ты вырос, Томас. – Она попыталась подняться с кровати, но не смогла. – Тебя долго не было.

– Да тебя вроде как тоже.

– Вот как? – искусанные губы растянулись в подобии улыбки. – Давно я здесь?

– А ты не помнишь?

– Не особенно. Ордилия еще жива? – Гвен вздохнула, увидев, что Томас качнул головой. – Почему ты не сказал мне?

– Я говорил. Только ты была…

– Не в себе?

– Да.

– А сейчас?

– Что?

– Сейчас я все еще не в себе?

– А ты не чувствуешь?

– Я не знаю. Помнишь нашу мать? Она ведь тоже думала, что с ней все в порядке, а на самом деле все было очень плохо. – Гвен огляделась. – Кажется, со мной тоже все очень плохо. – Она прищурилась, разглядывая Бонни. – Это твоя девушка?

– Это Бонни. – Томас кивнул, прося Бонни подойти к кровати сестры. – Ты ее знаешь, Гвен.

– Сомневаюсь.

– Посмотри получше. Она была в отеле Палермо. Ты помнишь отель Палермо?

– Отель Палермо?

– Да. Мы приехали туда после того, как сбежали из Луизианы.

– А где мы сейчас?

– Сейчас мы в Калифорнии.

– Думаю, это далеко. – Гвен закрыла глаза. – Как же сильно болит голова… – Томас продолжал разговаривать с ней, но она уже не реагировала.

– Мы заберем ее домой! – сказал Томас, поворачиваясь к Бонни.

– Сомневаюсь, что это поможет.

– Ты не понимаешь! Она не узнавала меня последние годы, а тут… – голос его задрожал. – Она была мне как мать, Бонни.

– Я знаю.

– Черт! – Томас шумно выдохнул, отошел от кровати Гвен. – Думаешь, Хоскинс действительно может ей помочь?

– Думаю, да.

– Тогда давай найдем его. – Он заставил себя выйти из палаты сестры.

Спустя два часа они покинули Лос-Анджелес, ближе к ночи за спиной осталась и Калифорния. Отель, расположенный практически на границе с Невадой, был переполнен, и Томасу пришлось взять одноместный номер, в котором не успели даже прибраться.

– Надеюсь, тебе действительно есть восемнадцать, – безрадостно пошутил он, когда управляющий вдобавок ко всему зарегистрировал их как молодоженов.

– Не переживай. Тебе все равно придется спать на кресле.

– Боюсь, после уже будет не доказать, где я спал и на чем, – сказал Томас, открывая дверь.

В номере витал синий сигаретный дым, оставленный прежними владельцами. Постельное белье было мятым и влажным.

– Пойду попрошу, чтобы дали другое, – сказал Томас. Когда он вернулся, Бонни принесла из автоматов две банки колы и пару шоколадок.

– И пообещай, что как следует треснешь мне, если я ночью попробую сбежать или просто начну себя странно вести, – потребовала она перед тем, как они легли спать.

– Хорошо, – рассмеялся Томас. – Но, чур, после этого, я буду спать на кровати, а ты в кресле.

– Это не смешно! – зашипела на него Бонни. – Ты знаешь, что случилось с остальными детьми, родившимися тогда вместе со мной? Большинство из них выросло и стало маньяками. Некоторые убили своих родителей. Добрая половина из них сидит сейчас в тюрьме или же в сумасшедшем доме. Другая половина сбежала, затерялась где-то в толпе. Конечно, я смогла найти не всех, но и того, что есть, достаточно, чтобы не сомневаться в остальном. – Она выключила свет и забралась под одеяло.

Ей снова приснился Бухарест и Вера Ренци. Но теперь Бонни знала, как сбежать из этого мира. Черная дверь в доме Ренци вела в ночь, в пустоту, но за пустотой был свет. Бонни знала это. Свет жизни. Ее жизни. Ее мира.

Бонни проснулась с первыми лучами рассвета и долго сидела на кровати, наблюдая, как спит Томас, затем оделась, принесла завтрак из торговых автоматов. Томас проснулся и долго крутил головой, пытаясь сообразить, где находится.

– Собирайся, а я пока подгоню твой «Бентли», – сказала Бонни, забирая со стола ключи от машины.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал Томас, но дверь за Бонни закрылась раньше, чем он успел закончить фразу. – Копия своей матери! – проворчал он, нахмурился.

В памяти вспыхнули неясные картинки.

– Кажется, я что-то начинаю вспоминать, – сказал Томас, прогоняя Бонни с водительского сидения «Бентли».

– Вспоминаешь? Ты имеешь в виду жизнь в отеле Палермо?

– Да. Я вспомнил твою мать. У нее были такие же рыжие волосы, как и у тебя, и такой же характер. И еще я вспомнил Донована, Энди Ханнигана…

– Плохо.

– Что? Почему? Это же значит, что я могу все вспомнить, как это было с Донованом, когда Сэнди привезла тебя к нему. Это значит, что Гвен может прийти в себя, если ты побудешь с ней какое-то время.

– И это значит, что во мне действительно все еще есть то зло, которое запихнули в мое тело в Милвилле.