Чак Хоган - Штамм Закат

Здание содрогнулось. Мониторы на панели управления погасли.

Сетракян откашлялся, чтобы вновь обрести голос.

— И где же сейчас твой Владыка? — спросил он.

Он везде, разве ты не знаешь ? Он здесь. В эту самую минуту. Наблюдает за тобой. Через меня.

Сетракян приготовился и сделал шаг вперед. Выбран­ный им курс был чист и ясен.

— Владыка, должно быть, доволен твоим рукоделием. Но теперь ему от тебя мало пользы. Не больше, чем мне от тебя.

Ты недооцениваешь меня, еврей.

Айххорст без видимых усилий вспрыгнул на ближайшую консоль, уйдя от досягаемости сетракянова меча. Сетракян вознес серебряное лезвие, нацелив острие в горло нациста. Руки Айххорста спокойно свисали по бокам, его удлинен­ные средние пальцы легонько почесывали ладони.

Тварь притворилась, что атакует; Сетракян сразу же сде­лал встречный выпад, давая понять: пощады не будет. Ста­рый вампир перепрыгнул на другую консоль, топча туфля­ми хрупкие устройства управления высокоточными и край­не чувствительными приборами, изобиловавшими в этом зале. Сетракян быстро повернулся, стараясь не спускать с твари глаз, и вдруг почувствовал, что у него подгибаются ноги.

Левой рукой он по-прежнему сжимал свою трость, слу­жившую деревянными ножнами для меча. Сетракян поднес эту руку к груди и вдавил костяшки узловатых пальцев в точ­ку, расположенную над сердцем.

Твой пульс крайне неровен.

Сетракян вздрогнул и зашатался. Он немного преувели­чил свое недомогание, но не для Айххорста. Его правая рука была согнута, и тем не менее он высоко держал меч.

Айххорст спрыгнул на пол и вгляделся в Сетракяна. Его лицо чуть-чуть изменилось — во взгляде проступило что-то отдаленно похожее на ностальгию.

Я больше не ограничен сердцебиением. Движением воздуха в лег­ких. Дешевыми шестеренками и медленным тиканьем человече­ских часов.

Сетракян оперся на консоль. Он ждал, когда к нему вер­нутся силы.

А ты что же, скорее погибнешь, чем продолжишь существова­ние в более совершенном облике"?

—Лучше умереть человеком, чем жить чудовищем, — ска­зал Сетракян.

Ты что же, не видишь, что для всех низших существ вы и есть чудовища ? Это вы захватили планету для собственных нужд. Но всякому терпению приходит конец. Вот он и пришел.

В глазах Айххорста что-то мелькнуло, его мигательные перепонки сдвинулись, оставив только узкие щели.

Он приказывает мне обратить тебя. Я не жажду твоей крови. Иудейский инбридинг укрепил вашу линию крови, и в результате получился винтаж столь же соленый, минерализованный и мут­ный, как вода реки Иордан.

—Ты не обратишь меня. Сам Владыка не смог меня об­ратить.

Айххорст передвигался бочком, пока еще не пытаясь со­кратить дистанцию.

Твоя жена боролась, но не кричала. Я подумал, что это стран­но. Она даже не хныкала. Лишь произнесла одно-единственное слово. «Авраам».

Сетракян решил не обращать внимания на подстрекания Айххорста: ему было важно лишь, чтобы вампир подошел поближе.

— Она знала, каким будет конец, — сказал Авраам. — В свои последние минуты она даже нашла утешение, понимая, что когда-нибудь я отомщу за нее.

Она шептала твое имя, а тебя там не было. Интересно, что будешь выкрикивать ты в свой последний момент.

Сетракян уже почти опустился на одно колено, но все же, уперши кончик меча в пол и используя лезвие как костыль, удержался от падения.

Отложи оружие в сторону, еврей.

Сетракян поднял меч и взялся за рукоятку верхним за­хватом, словно бы для того, чтобы изучить состояние кром­ки старого серебряного лезвия. Он осмотрел набалдашник в виде волчьей головы, оценил, как он уравновешивает кли­нок.

Смирись со своей судьбой.

—Ах, так ведь я уже смирился, — сказал Сетракян, глядя на Айххорста, стоявшего всего в полутора метрах от него.

В этот бросок Сетракян вложил все свои силы. Меч пере­сек пространство между ними и вошел в Айххорста точно под пластроном, идеально посередине туловища, ровне­хонько между пуговицами жилета. Вампир повалился спи­ной на консоль, заводя руки назад, словно пытаясь сохра­нить равновесие. В его теле сидело убийственное серебро, и он не мог дотронуться до него, чтобы вытащить лезвие. Почти сразу же Айххорст начал корчиться — вироцидное действие серебра стало распространяться во все стороны от раны, словно в теле вампира принялась расти жгучая ра­ковая опухоль. Вокруг лезвия проступила белая кровь, а вме­сте с ней и первые черви, спасающиеся бегством.

Сетракян заставил себя подняться в полный рост. Слегка пошатываясь, он приблизился к Айххорсту. В нем не было триумфального чувства победы, и даже удовлетворение он испытывал в самой малой степени. Убедившись, что глаза вампира смотрят прямо на него — и, разумеется, глаза Вла­дыки тоже, — Сетракян сказал:

— Через него ты отнял у меня мою любовь. Теперь тебе придется обратить меня лично.

Затем он ухватился за рукоятку меча и медленно вытянул лезвие из груди Айххорста.

Вампир все еще опирался спиной на консоль, хватая ру­ками пустоту. Он начал заваливаться вправо, начал одереве­нело клониться, а Сетракян, пусть и обессиленный, пред­восхитил траекторию его падения и, выбрав нужную точку, уткнул в пол острие своего меча. Лезвие замерло под углом сорок градусов — под тем же углом, под которым скошен нож гильотины.

Падающее тело Айххорста проехалось шеей по кромке лезвия, и нациста не стало.

Сетракян вытер начисто обе стороны серебряного лезвия о рукав Айххорстова пиджака, а затем отодвинулся подальше: из обрубка вампирской шеи уже начали разбегаться кровя­ные черви. Внезапно Сетракян почувствовал в груди страш­ную тесноту, словно там завязался огромный узел. Он выудил из кармана коробочку с таблетками, попытался открыть ее своими шишковатыми пальцами, и... содержимое коробочки рассыпалось по полу большого зала Главного щита.

Из здания атомной станции на свет дня первым вышел Гус, Анхель хромал следом. Свет дня был мутным, тусклым, хмурым. Свет последнего дня.

В интервалах между настойчивыми гудками тревоги Гус слышал только мертвую тишину — генераторы больше не работали. Казалось, в воздухе присутствовал какой-то низ­ковольтный зуд, словно атмосфера была перенасыщена ста­тическим электричеством, но, скорее всего, дело было в са­мом Гусе: он просто предчувствовал то, что должно было произойти.

Вдруг воздух прорезал знакомый звук. Вертолет. Гус по­искал глазами огни и увидел, что вертушка кружит за стол­бами пара, исходящими от градирен. Он знал, что это не может быть подмога. Должно быть, экипаж подают для Вла­дыки, сообразил Гус, чтобы эта тварь могла выскочить от­сюда и не свариться со всем остальным Лонг-Айлендом.

Гус направился к грузовику национальной гвардии. Он с самого начала заприметил в кузове «Стингер», но тогда ему нужно было лишь стрелковое оружие. Для «Стингера» же требовалась особая причина.

Гус вытащил ПЗРК из кузова и дважды проверил, чтобы пусковой контейнер смотрел в нужную сторону. «Стингер» был прекрасно сбалансирован, хорошо сидел на плече и оказался удивительно легким для переносного зенитного ракетного комплекса, каких-нибудь пятнадцать килограм­мов, вряд ли больше. Гус промчался мимо хромающего Ан­хеля к углу здания. Вертушка была уже довольно низко, она собиралась садиться на широкий участок территории стан­ции, свободный от деревьев и строений.

Спусковой крючок нашелся быстро, с прицелом тоже было все понятно. Гус посмотрел сквозь прицельное устрой­ство. Как только головка самонаведения захватила тепло вертолетного выхлопа, она издала высокий звуковой сиг­нал, похожий на свисток. Гус нажал на спусковой крючок, и стартовый ускоритель выбросил ракету из контейнера. Затем ускоритель отделился, заработал маршевый двига­тель, и «Стингер» помчался к вертолету, словно султан дыма, скользящий по веревочке.

На вертолете так и не поняли, что их ждет. Ракета по­разила вертушку в нескольких сотнях метров над землей. Взрыв перевернул летательный аппарат, и он, бешено вра­щаясь, рухнул среди дальних деревьев.

Гус отшвырнул пустой контейнер. Выстрел был хорош. И взрыв тоже. Его свет будет озарять им путь к воде — к про­ливу Лонг-Айленд. Водный путь был самой быстрой и безо­пасной дорогой домой.

Именно это Гус и сказал Анхелю, но тут же по выраже­нию лица старого драчуна, на котором играли отблески да­лекого пламени, понял: что-то изменилось.

— Я остаюсь, — сказал Анхель.

Гус попробовал объяснить рестлеру то, что он и сам по­нимал довольно смутно.

— Вся эта поляна скоро взлетит на воздух. Атомная бомба как-никак.

— Я не могу бросить драку и сделать ноги. — Анхель кос­нулся своего колена, показывая, что говорит не только в пе­реносном, но и в буквальном смысле. — К тому же я бывал в таких местах.