Трупорот и прочие автобиографии - Джон Лэнган
И все же они не вернулись. Не знаю почему. Может, решили, что хватит. Или полетели бомбить другой город. Как бы там ни было, больше мы их не видели. Но в ту ночь мы легли спать, уверенные, что они прилетят. Раздеваться не стали. Мой противогаз был рядом с кроватью. Отец прошелся по дому, проверяя, задернуты ли шторы. Казалось, весь город затаил дыхание. Однако ночь прошла тихо. И следующая тоже. И за ней еще одна. Немцы не вернулись, хотя мы со страхом ждали их до самого конца войны.
Мать выпустила нас братом из дома не сразу. Она ужасно переживала за нас: почти весь город лежал в руинах. Но мы с Бобби не могли найти себе места и стояли на ушах. Школу так и не открыли. Наконец спустя несколько дней мама сказала, что мы можем погулять, но только возле дома. Рядом жили другие дети, им тоже велели не расходиться далеко. Мы принялись обмениваться впечатлениями. Наша квартира располагалась на верхнем этаже, и Бобби было чем похвастать. Он до сих пор предсказывал, что вот-вот прилетят немцы.
Мне это было неинтересно: ни его пророчества, ни рассказы других детей. Меня больше занимала песня, игравшая в голове. Тот самый звон в ушах после взрыва – я уже говорила тебе, что он постоянно менял громкость? Звук со временем стал другим. Более сложным, похожим на мелодию. Если хорошенько прислушаться, можно было разобрать слова, но смысла я не понимала. Или не знала языка, на котором поют… Пела, кажется, девочка. Сперва я подумала, что мне чудится и я слышу ее голос по радио. Я спросила у мамы, что за песня играет. Она странно посмотрела на меня и сказала: «Радио выключено». «Значит, это с улицы. Ты разве не слышишь?» – удивилась я. «Нет, – ответила мать. – Ничего не играет». Она потрогала мне лоб, проверяя, нет ли температуры, но я была здорова. «Ты что, выдумываешь?» – спросила она. Я сказала, что нет. Мать обхватила мне голову руками, повертела из стороны в сторону. Заглянула в уши. Потом заявила: «Нет там никаких девочек», – и отправила меня восвояси.
Девочек в ушах, может, и не было, а вот песня была. Я заметила, что мелодия становится громче возле открытого окна. Значит, явно доносилась снаружи. Когда мы с Бобби вышли из дома, песня зазвучала отчетливее прежнего. Пока брат обменивался впечатлениями с другими детьми, я обошла дом. Задним фасадом он смотрел на реку. Был солнечный день. С воды дул ветер. Лицом к Клайду, спиной ко мне стояла девочка немногим старше меня, примерно одного возраста с Бобби. На ней было белое кружевное платье, очень нарядное, но ужасно грязное: все в пятнах от мазута и крови. Подол был изорван, манжеты тоже. Длинные волосы спутались. Они были светлыми; очень светлыми, почти белыми. Еще девочка стояла босиком, что вовсе неслыханно в наших краях. У нас без обуви ходили только на пляже, а по асфальту – никогда. Песня зазвучала еще отчетливей. Она буквально разливалась в воздухе.
Я подошла к девочке и спросила: «Это ты поешь?»
Она повернулась ко мне. Девочка была очень красивая, но странная. Не знаю, как это объяснить. Просто в ней ощущалось нечто необычное. Лицо тоже было грязное. Она плакала. Глаза покраснели и распухли. На щеках виднелись дорожки от слез.
Девочка явно удивилась и спросила: «Ты тоже слышишь?»
Говорила она тоже странно: произносила слова слишком четко, будто давно не разговаривала вслух.
Я сказала, что да, слышу. Спросила, кто же это поет, если не она.
«Там», – ответила она и махнула рукой в сторону Клайда.
«На воде?» – удивилась я. Никаких певцов я не видела.
«Нет, дальше», – сказала девочка.
Сперва я решила, что она говорит про другой берег реки (отец рассказывал, что там находится Ирландия, откуда родом некоторые наши предки). Меня больше интересовала сама песня, и я спросила: «О чем в ней поется?»
Девочка что-то произнесла, но я не поняла, поскольку не знала значения ее слов. Я так ей и сказала. Тогда она объяснила, что это нечто вроде дорожной песни. Сопроводительной.
Я покачала головой: мол, все равно не понимаю.
«Она указывает путь», – пояснила девочка.
«Куда?»
Она опять произнесла незнакомое слово, но перевела его прежде, чем я спросила.
«В место, которое ждет после смерти».
Я уточнила, что она имеет в виду: «Рай?»
Девочка ответила, что да, наверное, так это место называется у нас.
«И как работает песня?» – спросила я.
Мне ответили: «Когда мертвые слышат ее, то понимают, что надо делать. Но… – Незнакомка вздохнула. – Услышать ее непросто. Надо, чтобы кто-то спел умершему человеку».
Она объяснила, что в этом заключается ее работа. Только назвала это не работой, а служением. Да-да, именно так. Предполагалось, что она должна стоять рядом с человеком на пороге смерти и петь ему. Помогать. Направлять.
Я спросила: «Так надо делать для каждого?»
«Нет», – ответили мне. Петь нужно только определенным людям. Тем, которые родились в семи семьях, точнее, в семи домах. Девочка рассказала, что давным-давно эти дома объединились, чтобы помочь ее народу. Их преследовало ужасное чудище, настолько древнее, что его имя стерлось из памяти. Королева позвала людей на помощь, и семь домов услышали ее зов. Они послали воинов. Битва была долгой и ужасной. Королева сумела победить злое чудище, однако оно не умерло, а затаилось на пороге смерти, высматривая души героев. Не только их самих, но и всех, кто был с ними одной крови. А потом оно сжирало их, таким образом решив отомстить. Когда королева узнала об этом, то выбрала среди своего народа несколько женщин, чтобы те помогли семи домам. Они должны были петь умирающим и показывать им верную дорогу подальше от лап чудища.
Если честно, я мало что поняла из ее рассказа. «Ты ангел?» – спросила я. Девочка совсем не походила на божественного вестника. Но кто еще мог направлять души умирающих в рай?
Она затрясла головой, окончательно спутывая волосы.
«Я не из ангелов. Мой род… – Она произнесла очередное непонятное слово. – Мы из третьего воинства».
«Ладно, – пожала я плечами. – А
