Сефира и другие предательства - Джон Лэнган

он кивком указал на термоконтейнер. – Ему приходится туго. Столовые приборы он держал неправильно, как будто забыл, как это надо делать. Нож его то и дело соскальзывал, со скрежетом встречаясь с тарелкой. Эта штука была, видимо, жесткой, ему действительно приходилось пилить ее. При этом она издавала резкий высокий звук, похожий на звук скрипки. И то ли кровоточила, то ли что – из нее вытекала черная сиропообразная масса, ею были замазаны вся тарелка и нож, забрызгана скатерть и папина рубашка. В конце концов он отделил кусочек и поднес ко рту. Вот только губы у него как всегда дрожали – ну, ты знаешь, это его беззвучное бормотание, и это ему мешало попасть вилкой в рот. В итоге кусочек шлепнулся на стол. Он нахмурился, снова проткнул его вилкой и сделал еще одну попытку. Не повезло. В третий раз кусочек упал на край стола и отскочил вниз. И тогда отец уронил столовые приборы, схватил обеими руками то, что лежало на его тарелке, и поднес ко рту. На его лице были голод и нетерпение. Он облизал губы и ухватил зубами огромный кусок. Ему пришлось со всей силы сжать челюсти и оттянуть оставшееся в руках. Послышался треск разрываемой плоти. Кровь этой штуки была всюду – на его губах, зубах, языке, рот его напоминал черную дыру…

Конни ждала концовки, и, поскольку Рик молчал, спросила:

– И?

– И все. Я проснулся и пришел сюда. По телевизору ничего интересного, и я решил взять папин ноутбук и… Я словно на связи с ним – с ним прежним, понимаешь? Я в том смысле… я хочу сказать, что знаю, что он был довольно плох уже тогда, когда работал над этим материалом, но, по крайней мере, он был там.

– Хм… – Конни подумала, не рассказать ли мужу о своем сне, но вместо этого решила спросить: – И что, по-твоему, означает этот сон?

– Не знаю. Сны о папе я вижу часто, но этот…

– Часто…

– А что если эта штука с другой планеты?

– Что-что?

– А сон – это послание.

– Я не…

– Это объясняет, почему о ней нигде никаких записей, почему ни один из музеев ничего об этом не знает.

– Бред, – возразила Конни. – Будь эта штука каким-нибудь инопланетянином, об этом уже кричали бы во всех новостях.

– А может, она опасна или же они не уверены, опасна ли она.

– И поэтому упрятали в термоконтейнер?

– Чтобы сделать ее незаметной.

– Ну, не знаю… примитивщина какая-то.

– Или же… что если пара парней где-то нашла его? Допустим, собрались на рыбалку или еще куда и решили прихватить его с собой в холодильнике, который взяли для пива?

– Тогда почему на контейнере красный крест? И что за странная наклейка?

– Совпадение – термоконтейнер они взяли просто случайно.

– Я мог бы… Слушай, даже если так и было, то есть, если бы пара охотников наткнулась на эту штуку, не знаю, только-только с метеорита, и опустошили свой странно помеченный холодильник, чтобы прославиться как первые ребята, столкнувшиеся с инопланетянином, как это поможет нам понять, что делать?

– Можно позвонить в НАСА.

– И что НАСА? Пришлют «Людей в черном»?

– Я серьезно! – Рик почти кричал. – Все очень серьезно! Да боже ты мой! Мы могли бы… мы были… ну почему ты не можешь отнестись к этому серьезно? – пока говорил, он повернулся и сердито смотрел на нее.

– Рик…

– Не «рикай»!

Конни вздохнула:

– Дорогой, ночь на дворе. Мы оба устали. Давай не сейчас, а? Прости меня, если я несерьезно отношусь ко всему. День был такой длинный. Эта штуковина в контейнере подождет, пока мы с тобой поспим немного. Если хочешь, утром можем позвонить в НАСА. Я серьезно, честное слово.

– Я… – Она приготовилась к следующей фазе его вспышки, но он сдался: – Ты права. Трудный был день, не так ли?

– Очень. И наверняка ты очень устал.

– Я… поверь, я буквально валюсь с ног. Просто эта штуковина…

– Понимаю, правда. Почему бы тебе не пойти в постель? Быть может, когда ты ляжешь…

– Ладно, хорошо. Поднимайся. Мне нужна еще всего минутка.

«Для чего?» – хотела спросить Конни, но не стала, предпочтя вместо этого обнять его за плечи и прижаться щекой к щеке.

– Люблю тебя, – прошептала она в его кожу.

– Я тоже тебя люблю.

Ее сердце, успокоившееся после недавнего галопа, снова перешло на рысь, и она зашагала по коридору к лестнице. Вид Рика, опять уткнувшегося в экран ноутбука, ничуть не успокоил ее, как не успокоилась она, когда опустилась на кровать и натянула на себя покрывало. Скорее наоборот: чистокровный жеребец под ее ребрами прибавил ходу. Она глядела на потолок спальни, чувствуя, как матрас отзывается в такт ее пульсу. Быть может, у нее паническая атака? «Не думай об этом, – велела она себе. – Сосредоточься на чем-нибудь другом».

Рик. Что еще находилось там, кроме него, сидящего за столом, положившего пальцы по краям клавиатуры и просматривающего последний причудливый проект своего отца? Не самое обнадеживающее поведение, хотя так оно и было: буквально каждое ежемесячное паломничество к отцу выбивало Рика из колеи, он становился сам не свой до конца дня посещения, а порой и на весь следующий. Сколько бы раз Конни ни говорила ему, что отец устроен как нельзя лучше, что в этом заведении ему обеспечен такой качественный уход, какой они бы не смогли обеспечить дома (не говоря уже о том, что этот уход полностью покрывала страховка отца), и неважно, сколько раз ей на это отвечал Рик: «Ты права, он прекрасно пристроен», она знала, что ее доводов и заверений он не принял. В прошлом она, полагая, что гнев может помочь ему сформулировать свою очевидную вину, пыталась затеять с ним ссору, вызвать его на спор, но он уходил от столкновения, погружаясь в себя на остаток уикенда. Она предложила им почаще навещать отца, предложила изменить график работы так, чтобы они могли приезжать к нему дважды, а то и трижды в месяц. Что хорошего в должности менеджера магазина, сказала она, если ты не можешь использовать ее в своих интересах? До Олбани было не так уж далеко, и там наверняка найдутся хорошие рестораны – они могли бы провести день так, чтобы часть его побыть с отцом и другую уделить себе.

Нет-нет, сказал тогда Рик. Будет несправедливо, если ей придется переделывать график (переход на который она сравнила с цирковым номером, в котором клоун раскручивает тарелки на вершинках всех шестов, которые держит, балансируя на моноколесе на тросе). Впрочем, отец скорее