Трупорот и прочие автобиографии - Джон Лэнган
От паники перехватило дыхание. Поздно. Шип засел слишком глубоко. На глаза набежали слезы. Пэт опустил правую руку, а левой поднес к лицу полотенце, чтобы вытереть глаза.
Так. Ладно. Надо действовать. По-другому никак!
Он справится. Правда ведь? Пэт глубоко вдохнул. Пинцет не поможет: колючки обломятся, и что тогда делать? Надо вырезать эту штуку целиком, вместе с окружающим ее мясом.
Пэт взялся за нож. Теперь главное, чтобы лезвие оказалось достаточно острым, а рука не дрогнула.
Caoineadh[9]
1. Бакспорт
Ребенком я был уверен, что мама любит меня больше остальных детей. Вслух, разумеется, этого не говорил; да и родные со мной не согласились бы… Мы частенько шутили, что главный любимчик в нашей семье – мой младший брат. Он учился исключительно на «отлично», радовал учителей, ежегодно брал призы на школьной научной ярмарке, однажды получил второе место на национальном конкурсе рисунков. Ни я, ни мои сестры сравниться с ним не могли. Родители свято верили, что самое главное в жизни – учеба (и Бог, разумеется), поэтому именно мой брат должен был считаться их гордостью и отрадой. Иногда младшая сестренка могла ляпнуть что-то вроде: «Меня любят сильнее», но ее никто не воспринимал всерьез. Порой она же открыто заявляла родителям (в шутку, конечно), что они слишком выделяют среднего брата. Не помню, что говорил ей отец, но мать обязательно отвечала: «У меня любимчиков нет. Я всех своих детей люблю одинаково». «И кошку?» – встревал я. «И кошку», – смеялась мама.
Не знаю, насколько искренне она говорила. Скорее всего, не врала. Однако я все равно чувствовал с матерью особую связь, которую не замечал в ее отношениях с братом или сестрами. Они тянулись к отцу, а вот я – к матери. Только у самой младшей сестры ощущалось нечто похожее; может, потому что ее появление на свет тоже стало для родителей неожиданностью. Я родился после того, как мама с папой семь лет безуспешно пытались зачать ребенка, а сестра – когда родители решили, что троих детей уже достаточно. Она частенько спрашивала у матери: «Я получилась случайно?», а та всякий раз отвечала: «Ты стала для нас настоящим подарком». С годами я задумался, что мое рождение тоже можно было считать даром свыше.
Если спросите, в чем выражалась особая связь с матерью, – то в первую очередь в наших с ней беседах, очень долгих и содержательных. Правда, больше говорил я, а мама слушала. Она умела делать вид, будто все, о чем ты рассказываешь, в исключительной степени интересно: периодически кивала, одобрительно угукала и порой вставляла стратегически важные вопросы, дававшие возможность развить тему в нужном направлении. В отличие от отца, она никогда не говорила, чем мне следует заниматься, не требовала бросить все дела и подтянуть наконец учебу. С ней всегда было уютно. Она включала на кухне радио, настроив его на волну с легкой музыкой из Пикскилла, и подпевала всем песенкам подряд. Голос у нее был чистый и глубокий; до сих пор помню, как она пела песню Close to You группы Сarpenters, которая в ее исполнении звучала так, будто написана про нашу семью. (Кстати, вспомнилась одна история. Про мамино пение среди папиных друзей из Шотландии ходили легенды. Однажды на новогодних праздниках мы поехали к ним в гости. Я притворился, будто задремал, а сам слушал, как маму уговаривают спеть. Она долго отнекивалась, потом наконец уступила. Не помню, какую она выбрала песню, с годами мелодия напрочь стерлась из памяти. Помню одно – ошеломительную тишину, которая воцарилась в комнате перед ее выступлением, когда все присутствующие затаили дыхание.)
По мере того как я рос, мы с матерью разговаривали все чаще, особенно во время каникул. Каждое лето родители возили нас отдохнуть, обычно на две недели. В самый первый раз – ну, который я запомнил, – мы жили на озере Джордж в Адирондаках. Мать с отцом арендовали домик на берегу, и мы либо купались весь день напролет, либо ездили в соседний город, Лейк-Джордж, где гуляли по форту Уильям-Генри, катались на отреставрированном весельном кораблике и бродили по главному проспекту, заглядывая в сувенирные магазины, увешанные футболками и полотенцами диких расцветок. Один день мы провели в Сторитауне, местном парке аттракционов, другой – в форте Тикондерога, где экскурсоводы стреляли из копии пушки восемнадцатого века капустными кочанами. Нам так понравилось отдыхать в тех краях, что следующим летом мы поехали туда снова. В тот раз к нам нагрянули родительские друзья и прожили с нами целую неделю. Это были мамины коллеги по банку, где она работала еще до моего рождения. За год до той поездки на горе Святой Елены произошло извержение вулкана, и наши гости раздобыли где-то маленькую прозрачную бутылочку, как из-под лекарств, с вулканическим пеплом. Ее подарили нам с братом (сестрам привезли что-то другое, не столь инфернальное). Сосуд с черной грязью пугал нас с братом до чертиков. Зловещая реликвия, внушающая трепет, так и осталась на полке нетронутой, мы не осмелились ее открыть.
Мы и дальше отдыхали бы в тех краях, но владельцы решили продать дом, который мы снимали; пришлось искать другое место. В журнале мать нашла объявление, что в аренду сдается старый коттедж в штате Мэн. Он находился в Бакспорте, в восьми часах езды от нас (мы жили в Ист-Фишкилле). Домик был совсем крохотным, гораздо меньше нашего, но его окружал зеленый луг и стоял он на берегу реки Пенобскот возле самого устья. Во время отлива можно было спуститься к воде и оказаться на типичном североатлантическом пляже с серым песком, усеянном круглыми булыжниками. Река отступала довольно далеко, и мы с братом и сестрами добегали до скал, которые щетинились ракушками и были облеплены липкими водорослями, а в лужицах, оставшихся после прилива, ползали крошечные зеленые крабы. Попадались и сгустки полупрозрачного желе, каждое размером с блюдце, – видимо, пресловутые медузы; я просил брата и сестер их не трогать: вдруг ужалят. Из воды с любопытством на нас поглядывали тюлени. Дни, жаркие и душные, сменялись прохладными ночами, когда с Пенобскота наползал туман и держался до самого утра; в такие моменты включалась сирена на маяке, стоявшем на другом берегу, и его далекий рев вызывал в душе трепет. В этой части штата удивляло все: начиная с ягодного пирога из фермерского киоска до черники на кустах рядом с коттеджем, которую можно было собирать руками, или «Джед Праути», дорогого ресторана в Бакспорте, где мы
