Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
– Чего сидишь?
– Помогаю, – ответила та, поглядывая на палисадник.
– Оно тебе надо?
– Надо, мусор еще пособираю…
Марина улыбнулась и поздоровалась со всеми. Ее удивляла стариковская способность трудиться так, будто без этого они зачахнут в один миг. Словно придомовой палисадник излучал для них ауру вечного источника, из которого дед Вася и бабушка Тамара черпали волю к жизни.
Ноги несли Марину в булочную. Затем ее путь лежал в молочный магазин. Тетя Люся оставила денег перед отъездом, и мама выделила нужную сумму на сыр и молоко. Такие обязанности Марина выполняла с радостью. Мама считала, что летние каникулы – не повод отлынивать от фортепиано. Для пленницы нотного стана единственный выход погулять подольше – ходить за продуктами как можно медленнее.
Близнецы Петровы из соседнего подъезда, уже довольно взрослые для детской площадки, сидели на качелях и смотрели на идущую Марину. Два поразительно похожих друг на друга парня, один постоянно улыбался, а другой хмурил брови. Марине казалось, что они чем-то болеют, но она никогда не спрашивала об этом у мамы, которая общалась с Петровыми.
Из окна проезжающей «девятки» донесся обрывок куплета Булановой: «Где ж ты, мой свет, бродишь, голову склоня…» – и машина скрылась за углом, где Марину поджидала Динка.
Подружка Дина хорошо знала особенность распорядка Марины и уже нетерпеливо пританцовывала на месте, отсчитывая секунды, когда та до нее дойдет.
Марина помахала рукой. Динка всегда была реактивной, чем дарила их дружбе особенную живость. Марина смеялась, когда Динка называла «Пиццикато» Делиба песней из рекламы Gallina Blanсa «Буль-буль», а Динка просила совета и поддержки, когда ее отец пьяным приходил домой.
Девушки поравнялись и бодро зашагали в булочную. Худая, белокожая Марина и коренастая, не по годам расцветшая Дина смотрелись вместе странно, но их нисколько не заботил этот визуальный эффект.
Прошли закрытые в это раннее время магазины «Союз» и «Букинист» с эмблемой пера и топора. Вырулили на арочный бульвар. На проводах у дороги сидели стрижи. Марина повернула голову, вглядываясь в их крылья, выискивая белое пятнышко, но его нигде видно не было.
– Вот постоянно думаю, почему нельзя звонить к тебе домой чаще? Ну что там мама твоя всегда, что ли, караулит? – спросила подругу Динка.
– Нет, она на работу ходит.
– Ну так звони, когда ее нет.
– А заниматься когда?
– Марина, ты чего скучная такая? Просто соври, скажи, что занималась. – Динка неодобрительно покачала головой.
– Не получится, – вздохнула Марина, – там в соседней квартире бабушка Тамара, она хорошо слышит и маме все рассказывает.
– М-да, безнадежная ситуация, – заключила Динка, открывая подруге дверь в булочную.
Марина протиснулась внутрь и с удовольствием вдохнула запах свежеиспеченного сладкого хлеба. Тот, румяный и хрустящий, лежал на открытых деревянных стеллажах, и стоящие в очереди люди быстро его раскупали.
Успев купить каравай и два рогалика, подруги зашли в молочный по соседству, а в киоске на улице приобрели по эскимо и отправились на прогулку вдоль районного парка. Динка рассказала, что папа уже не пьет две недели. Потом обсуждали новые джинсы Марины и яркую желтую футболку от тети Люси. Марина иногда отвлекалась и оборачивалась, ей казалось, что сзади идет кто-то знакомый, но никого не было, лишь птицы перелетали с дерева на дерево и кричали в листве.
Так дошли обратно. Динка жила через две улицы, поэтому собрались прощаться.
– Давай начинай пробовать мне звонить… – наставляла подруга, когда внезапно поднесла руку ко лбу, прикрываясь от солнца, и заметила: – Ты смотри, какой дяденька солидный у вас живет…
Дядя Леша в синем спортивном костюме Adidas выходил из подъезда Марины.
– Это мой сосед, – тихонько сказала Марина, – он в этом году переехал.
– Костюмчик какой у него! Из Москвы этот жук колорадский на нашу плантацию залетел?
– Да нет, вроде просто из Кировского перебрался, – поморщилась от оборотов Динки Марина.
– А кем работает?
– Не знаю…
Дядя Леша тем временем прошел к стоявшему на пятачке у детской площадки BMW, сел за руль, завел мотор, из магнитолы хриплым, мощным голосом, под визги гитар запел голос:
«Тебе всегда везло.
Ты улетал в небо!
Я высоты боялась…
Теперь всему назло
Беру я крылья
Огромных птиц,
Белых птиц.
Настал мой день…
Время пришло,
Родиться для полета…»
– Лучше б Агутина включил… – протянула Динка.
– А мне нравится, – возразила Марина и проводила взглядом отъезжающий черный BMW.
* * *
Дома Марина сковырнула ножом пластиковые цифры 22, вдавленные в желтоватый пахучий сыр, и приготовила бутерброд. Задумчиво съела его, разглядывая фотообои на кухне. Горы, лес и озеро Байкал посередине. Казалось бы, вдоль и поперек изученный сюжет, а все равно каждый раз смотришь и следишь за линиями и мазками кисти.
Произведение Шостаковича она почти выучила и теперь, после завтрака, играла по памяти. Пальцы перебирали клавиши, черные, белые, черные, белые…
Она нажимала рефлекторно, мысли неслись прочь, играли с воображением, вспоминали музыку дяди Леши.
Узор на стене расплывался, зрачок терял фокус. Вот Марина уже как будто оказалась в чужой комнате. Рядом на кресле, раскрыв рот, спала пожилая женщина. В темноте серебряным квадратом светился телевизор. Заставка из разноцветных блоков с цифрой 2 на экране означала конец вещания.
Марина увидела свои ноги, они ступали к входной двери. Руки сняли цепочку, отвернули автоматическую защелку. Она посмотрела во тьму лестничной клетки, и та затянула ее в себя, глухо, как вата. За спиной цокнул замок.
Наваждение прекратилось хлопком реальной двери в квартире Марины. Раздались шаги, она встрепенулась и глянула на часы. Уже пять? Но мама все равно рано вернулась, может, у нее сокращенный день?
Мама ходила из комнаты в комнату, чем-то шуршала. Марина размяла затекшие плечи, тронула влажной ладонью лоб. Она пыталась вспомнить, что ей почудилось, как она провела этот день, но не могла сосредоточиться. За окошком раздался удар, будто мелкий камешек врезался в стекло. Марина резко обернулась, но окно было открыто, а камешка на полу не было. Может быть, это снизу?
Тем временем в гостиной послышался звук сдвигаемой мебели. Надсадный скрежет сводил скулы.
– Мама? – подала голос Марина. – Ты затеяла перестановку?
Мама молчала. Скрип дерева о покрашенный пол продолжался. Марина вышла в коридор.
– Мама! – позвала она еще раз.
Без ответа. Марина сделала шаг в сторону зала, и скрежет внезапно стих. Она с любопытством заглянула в комнату и тут же отпрянула.
Диван стоял посередине, к нему привалилась
