Александр Сивинских - Открытие Индии (сборник)

Иметь за спиной такую приятельницу – никаких нервов не напасёшься, решил Николай. Нужно было швырнуть в неё чем-нибудь увесистым. Конструктор взял книжку В.В. Хлопьева в зубы, освободившейся рукой поднял с дороги камень и запустил им в шавку. Не попал, конечно.

Шавка разразилась сварливым полувизгом-полусмехом.

Николай с осуждением посмотрел на неё и двинулся дальше.

Комары неистовствовали. В чёрной крапиве, почти целиком скрывавшей дощатые деревенские заборы, кто-то шуршал и скрёбся. Вылезающая из-за горизонта луна пугала чудовищным размером и багровым цветом – при виде её хотелось креститься и прятаться с головой под одеяло. Громыхал цепью крупный рыжий козел, прикованный к неохватной березовой колоде. Его взгляд, обращенный на Николая, был полон ненависти, а устрашающие рога, выкрашенные наполовину лазоревой краской, а наполовину алой, походили на орудия изощрённых пыток. Одним словом, в тот момент Коперник ясно понимал, почему деревня поименована дикою, но он совершенно отказывался взять в толк, вследствие какого чуда она до сих пор обитаема.

Наконец отстала и собачка-хромоножка. Рыба в ведре всё ещё билась, будто всерьёз собиралась выскочить на волю, порвав тряпицу, – или хотя бы помять красные жестяные бока. Николай представлял, какое из неё выйдет жарево под сметаной, и в животе у него начиналось волнительное движение, и пели звуки.

Тут она и объявилась, чертовка. Похоже, поджидала Коперника под мостиком, что перекрывал Сучий Овражек. Иначе Николай просто отказывался объяснять, откуда она взялась. Не из воздуха же.

– Добрый вечер, – сказала чертовка хрипловатым голосом и привычно согнала под ремень за спину складки шинели. Шинель была будто из пародийного кино про фашистов будущего: лохматая, цвета пороха и с высоким собачьим воротником. И в довершение всего – с золотым эполетом на левом плече. Эполет украшала короткая бахрома и россыпь мелких звёздочек. Между прочим, температура воздуха стояла градусов около двадцати двух, а этой даме хоть бы хны. Каракулевая папаха дикой рыжей расцветки (Копернику при взгляде на неё вспомнился прикованный к колоде козёл) с кокардой наподобие морского «краба» была надвинута на самые брови.

А в руке дама сжимала револьвер.

Тяжёлую никелированную пушку с коротким стволом, в отверстие которого хрупкий конструктор преспокойно мог всунуть если не большой палец, то указательный-то наверняка. Отверстие это целилось ему в живот.

Проследив взгляд Коперника, женщина с понятной гордостью сообщила:

– Пятидесятый калибр. Под патрон «магнум».

– Вздор, – возразил конструктор уверенно, поскольку считал себя порядочным экспертом по части стрелкового оружия. – Не бывает пятидесятого «магнума».

– Тогда что это у меня, по-вашему? – удивилась владелица револьвера и лохматой шинели и подвигала револьвером.

Николай с большой непосредственностью предположил, что у неё может быть – на взгляд современного, прилично образованного конструктора механических передач. И что ещё.

– Шизофрения? – она отрицательно покачала головой. – Безусловно, нет. Да и пистолет настоящий. Кольт «Фанданго». Полюбуйтесь.

Она отвела револьверный ствол в сторону и потянула спусковой крючок. Грохнуло сочно и раскатисто – кто слышал, как стреляет охотничье ружьё, может примерно представить этот звук. В мостике образовалась дыра, в которую пролез бы уже не палец, а целый кулак Коперника.

– Убедились? – Оружие вновь смотрело на него.

– Что вам надо? – агрессивно спросил убедившийся Николай и закрыл живот ведром.

– Побеседовать.

– Ну, беседуйте, – сказал он. – Только представьтесь хоть, что ли… И пушку уберите. У меня аллергия на пороховой дым, – добавил он для весу.

Почва возле реки была глинистая, влажная. Николай поскользнулся и чуть не загремел со своим ведром и книжицей в воду. Благодарить за то, что всё-таки не загремел, следовало даму в шинели: она на удивление проворно сгребла конструктора за шкирку и удержала в вертикальном положении. Он буркнул «блгдрю» и полез в лодку.

– На вёсла, – сказала она.

– Послушайте, сударыня, вы обещали побеседовать, а сами…

– На вёсла! – повторила она твёрдо и сделала то, от чего Николая бросило в дрожь больше, чем от демонстрации «магнума»-пятьдесят. Облизнулась.

Язык у неё оказался острым, раздвоенным и – флюоресцирующим. Бледно, еле заметно светился зеленовато-голубым. То есть Коперник и раньше отмечал, что рот дамы в шинели как-то подозрительно… подсвечен, что ли? – но относил это дело на счёт какой-нибудь особо модной помады.

– Да вы кто такая? – взвизгнул он, совершенно позорно пустив петуха.

– За работу, Николай, – вместо ответа скомандовала дама, усаживаясь напротив, и вновь облизнулась. Было абсолютно непонятно, как она умудряется разборчиво и без дефектов разговаривать, имея такой язык. – Ставьте ведро, выгребайте на стрежень – и по течению.

«На стрежень, ясно вам! – подумал конструктор с негодованием. – На простор речной волны. Ну, и кто в таком случае из нас красавица-княжна, кандидат на утреннее купание? Готов биться об заклад на что угодно, уж точно не дама с пальцем на «собачке» кольта».

– Никуда не поплывём, пока не объясните, что вам от меня надо, – отчаянно заявил он и сложил руки на груди, демонстрируя бесстрашие и независимость.

Отставленное ведро, хоть Николай и прижал его коленом к борту, тут же брякнулось набок. Тряпка развязалась, рыба рассыпалась по всей лодке. Женщина (или не женщина, с такой-то анатомией) небрежно подхватила голавлика поменьше и сунула в рот. Сырого. Почти не жуя, проглотила, сполоснула пальцы в воде, взвела револьверный курок и сказала задушевно:

– Живо греби, чучело.

Орали дурными голосами лягушки, то там, то тут лениво всплескивалась крупная рыба, и пели, почему-то не приближаясь, комары. Всепоглощающая очевидность июньской ночи властвовала над рекой.

Веслами Николай двигал теперь только для проформы, лодку несло течением. Луна, поднявшись выше и приобретя обычный вид и цвет, больше не будила в нём скверных предчувствий. Тем более, на роль вестницы грядущих бед имелась кандидатура и посерьёзней – да и поближе, – чем какое-то там небесное тело.

Ночь на реке при ясном небе и полной луне вовсе не так темна, как в каком-нибудь городском парке или дворе. Света Копернику вполне доставало, чтоб рассмотреть спутницу внимательней. Чем он и занялся со всей пытливостью, свойственной его возрасту и профессии.

Особой она оказалась вполне симпатичной, хоть и проглядывало в чертах её лица что-то странное, какая-то трудноуловимая диспропорция. Больше всего дама походила, пожалуй, на негритянку с качественно выбеленной кожей. К сожалению, она так и не сняла папахи, отчего Николай не имел возможности увидеть её волос; да и глаз, по правде говоря. Копернику почему-то представлялось, что радужка у неё жёлтая, а зрачки вертикальные. Когда она, накушавшись рыбки, сладко потянулась, сделалось видно, что с фигурой у неё дела обстоят просто замечательно. Этого не смогла скрыть даже лохматая шинель.