На полпути в ад - Джон Коллиер
Скоро – увы, слишком скоро – фильм кончился, и бледный юнец доставил Гея к себе домой. Ночь наш герой провел в меблированной комнате юного поэта, сидя на его пиджаке и заглядывая ему через плечо в иллюстрированный журнал, который тот с жадностью изучал. Время от времени Гей утолял аппетит тем самым жгучим напитком, который и возбудил в нем испепеляющую страсть к кинозвезде. Другие клопы, а также прочие насекомые питались из того же источника, что и наш герой. Пиршество продолжалось всю ночь, однако хозяин был так увлечен фотографиями в журналах, что на укусы не реагировал и даже забывал чесаться, чем и воспользовались насекомые, которые, пренебрегая опасностью, устроили форменную вакханалию. К утру комната бедного поэта являла собой форменный притон курильщиков опиума: одни клопы валялись по углам, обливаясь пьяными слезами и проклиная судьбу; другие, грязные, неопрятные, лежали, предаваясь самым безудержным грезам; третьи попадали с окон или утонули в чашке с водой. А многие, обезумев от страсти, упрямо тыкались своими хоботками в глянцевые фотографии Блинды Блайт, висевшие над камином и на перегородке.
Гей, как и его товарищи, всю ночь пил без просыпу и насосался пьянящей влаги сверх всякой меры; однако его, в отличие от остальных насекомых, не развезло: не зря же он провел всю свою юность на пышной, девственной груди прелестного отпрыска древнего и непокорного ирландского рода! Когда забрезжил рассвет, дерзкий план Гея О’Лири созрел окончательно. Пробудившись от тяжелого сна, поэт поднялся, сочинил, присев к столу, несколько строк и отправился в закусочную завтракать, а Гей пристроился на тулье его шляпы и стал ориентироваться по солнцу.
Сначала поэт передвигался по городу в западном направлении, и Гею было с ним по пути, но как только молодой человек в поисках чашки кофе и булочки свернул, миновав несколько кварталов, на север, наш герой скатился с его шляпы на тротуар и пустился, с бешеной прытью перебирая ножками, в далекое путешествие. Чтобы добраться до Западного побережья, ему предстояло преодолеть три тысячи миль, однако Гей не отчаивался: когда мог, пользовался попутным транспортом, хотя за городом эта возможность представлялась ему все реже и реже. Пыль забивалась Гею в глаза, слабые ножки, привыкшие ступать по нежной коже Рози О’Лири, были сбиты грубым асфальтом в кровь – и тем не менее в лучах огненно-красного солнца, опускавшегося за далекими горами, видно было, если, конечно, хорошенько присмотреться, как по шоссе, хромая, семенит крошечная фигурка нашего смельчака.
На долю Гея О’Лири, шедшего через прерии, пустыни и горы, выпало немало тяжких испытаний и самых невероятных приключений, прежде чем он, возмужавший, несколько постаревший и порядком исхудавший, вступил наконец в Голливуд. К чести нашего героя следует сказать, что исхудал он не столько из-за чудовищных лишений, сколько по причине поистине рыцарского аскетизма, которому он сам себя подверг. Боясь, как бы не в меру затянувшаяся трапеза пагубно не сказалась на его настроении и далеко идущих планах, Гей приучил себя по дороге довольствоваться всего одним-двумя глотками за исключением тех случаев, когда он был на сто процентов уверен, что его «кормилец» является столь же ревностным поклонником Блинды Блайт, как и он сам.
Добравшись до Лос-Анджелеса, Гей первым делом отправился на Голливуд-бульвар в поисках всемирно знаменитого Китайского театра. У входа он опустился на одно колено и благоговейно ткнулся хоботком в исторический асфальт, на котором запечатлелся крошечный след самой прелестной на свете ножки. Проезжавший мимо продюсер своим наметанным взглядом подметил этот рыцарский жест, и ему в голову тут же пришла идея сделать совершенно новую инсценировку «Сирано де Бержерака». Что же касается Гея, то он, засвидетельствовав таким образом почтение своей возлюбленной, взобрался на пухлое плечико какой-то совсем еще юной, начинающей голливудской звезды, подкрепился и стал думать, как бы ему увидеться с обожаемой Блиндой.
Сначала ему пришла в голову мысль свести знакомство с несколькими праздношатающимися, ленивыми и несостоявшимися голливудскими клопами и выведать у них, какой прачечной оказывает честь своим тончайшим бельем кинозвезда, дабы затем, на манер Клеопатры, явиться ей, завернувшись в какой-нибудь интимнейший предмет ее туалета. Однако, пораскинув мозгами, О’Лири счел этот план несостоятельным: входить к любимой женщине с черного хода было не в его правилах. В следующую минуту он чуть не поддался сильнейшему искушению спрятаться за обшлаг какому-нибудь безумному любителю автографов и, как Фэрбенкс, прыгнуть на Блинду, когда та будет ставить свою подпись в блокноте. «Броситься на нее! – распалившись, бормотал клоп себе под нос. – Настоять на своем, невзирая на ее истошные крики и сопротивление! Впиться своим алчущим хоботком в ее нежную эпидерму!» Однако по природе своей Гей О’Лири вовсе не был жестоким и вероломным насильником; существо мужественное и честное, он хотел, чтобы Блинда относилась к нему как к равному. Вместе с тем наш герой не мог, естественно, не сознавать, какая огромная пропасть простирается между бедным, никому не известным клопом и богатой и знаменитой кинозвездой. Как это ни было для него мучительно, Гей полностью отдавал себе отчет и в том, что их разделяет к тому же расовый барьер. Но Гей О’Лири был не из тех, кто пасует перед препятствиями. «Барьеры для того и созданы, чтобы их преодолевать! – воскликнул он. – Я должен заставить Блинду относиться ко мне с уважением. Но, с другой стороны, кто я такой, чтобы меня уважали?!» И тут внезапно его осенило: «Кто я такой? Такой же артист, как и она, черт возьми! Выступают же блохи в цирке, бывают тараканьи бега, а чем клопы хуже?! Между прочим, нет ни одной труппы бродячих актеров, которую бы не сопровождали целые толпы моих крохотных живучих соплеменников!»
Итак, решение было принято, и теперь следовало лишь, как говорится, «заявить о себе». Действовать через доверенное лицо Гей не хотел, рекламные агенты внушали ему подозрение, а потому оставался единственный путь: присоединиться к многочисленным статистам, которые обивали пороги киностудии Блинды Блайт в надежде получить какую-нибудь бросовую роль. Что ж, фортуна, как известно, улыбается смелым, и не прошло и месяца, как из студии вдруг выскочил помощник режиссера и взволнованным голосом прокричал статистам:
– Эй вы, у кого-нибудь из вас есть клопы, признавайтесь! Клоп нужен до зарезу!
По толпе статистов пробежал шепоток, и они стали торопливо себя ощупывать. Вскоре профессиональные клопоморы, со свойственной им безжалостностью, погнали по бульвару к киностудии целую армию упитанных клопов, которых они приберегли, что называется, на черный день. Пока продолжалась вся эта brouhaha[48], пока
