Сергей Алексеев - Мутанты

— Кабак я помню… Ну?

— Вы с Тамарой Шалвовной плясали гопака. А какому-то москалю не понравилось.

— Это он меня ударил? Ты почему не контролировал ситуацию?

— Не он, батько, наоборот. Ты москаля отходил стеком. И стал требовать свою саблюку.

— Зарубить хотел?

— Нет, на Москву собирался идти, рубать москалей. — Лях достал из сена оброненный стек и бинокль. — Идем, батько, светает. Вон уже петухи орут…

— И что, пошел на Москву?

— Мы с Тамарой тебя удержали. Но ей это понравилось, сказала: какой темпераментный козак! — Телохранитель поставил Гуменника на ноги. — Все, батько, пора! По дороге расскажу!

Взял его под руку и чуть ли не насильно повел в сторону села. Батько обшарил себя и остановился:

— Погоди… Где мой шмайсер?

— Ты его подарил, батько, Тамаре Шалвовне. — Лях потянул его за собой. — Ей очень твой автомат понравился. Помнишь, как вы с ней стреляли по козлам?

— По каким… козлам? По москалям?

— Нет, там стадо паслось. Это когда мы мутанта на живца…

— Надо было назад забрать. Не контролировал…

— Контролировал, батько! Каждый твой шаг, по инструкции… Но она не отдала шмайсер.

— Мы теперь оказались безоружными, — должно быть трезвея, заключил Гуменник. — На территории чужого государства… Должен отметить — весьма недружелюбного. Хоть сейчас гляди в оба!

— Гляжу, батько! Рано еще, народу никого, проскочим…

— Не хочу пешком. Свяжись с Сильвой, пускай машину шлет.

— Ты же велел мобилу подарить, батько!

— Кому?

— Тамаре Шалвовне!

Гуменник недовольно боднул головой воздух:

— Еще и без связи остались… Лях, я тебя уволю!

— Сам же сказал: запорожские козаки щедрые! Им для женщины ничего не жалко… Ты же хотел настоящую прелюдию показать Тамаре Шалвовне.

— Ты обязан сдерживать мои порывы, Лях! Предупреждать неосмотрительные шаги… Лидера партии охраняешь, личного представителя президента!

— Это я всегда помню, батько! И горжусь…

Сумеречные улицы Братково были еще пустынными, однако Гуменник с Ляхом шли, соблюдая меры предосторожности, прижимались к строениям и палисадам, чтоб не светиться на чужой территории.

— Ну и показал я прелюдию?

— Показа-ал! — нараспев и с гордостью произнес телохранитель. — Тамара Шалвовна была очарована! Особенно — как ты подарил ей жемчужное ожерелье.

— Ожерелье? А где я его взял?

— По твоему приказу, батько, я выторговал его у цыганки в таборе. За полторы штуки баксов.

— Разгулялся я — пробурчал Гуменник. — Ладно, вычтем из бюджета на добычу мутанта… Но такая женщина, Лях! Настоящая козачка! Генофонд нации! И что потом было?

Геббельс несколько смутился, глянул в бинокль в сторону таможни:

— Тамара Шалвовна сдалась… В общем, сама разделась. Ну и тут началось… М-м-м, как бы это сказать…

Гуменника от нетерпения потряхивало:

— Чего ты замычал? И как было? Говори!

— Ты же романтик, батько! — восхитился Лях. — Ты же ее стал мыть шампанским. Пену на нее напускал. А она визжала…

— Ну?!.

— А потом потребовал стог сена. Чтоб по козачьему обычаю… Тамара Шалвовна в такой восторг пришла! Говорит, мол, сразу видно, у тебя тоже высшее образование. Будто сено покалывает обнаженное тело, возбуждает эрогенные зоны… Ни разу не пробовал.

— И что?

— Взяла тебя на руки и отнесла в стог.

— Зря ты ей позволил, — строго заметил батько. — Представителя президента женщина несет на руках…

— Никто не видел, батько! — зашептал Лях. — Я обеспечивал полную безопасность.

— Добро. И как я овладел ею? Чего ты носом заводил? Говори!

— Никак, батько, — виновато признался тот.

— То есть как — никак?

— Плохо помню, батько…

— Надрался, что ли?

— Сам же заставлял пить! Короче, ты у нее еще на руках заснул.

— Да быть того не может, Лях!

— Виноват, батько! К груди Тамары прильнул, почмокал и захрапел.

— Почему не разбудил?!

— Будил я! — клятвенно заверил Геббельс. — И Тамара Шалвовна будила! Но сон-то у тебя богатырский, батько! Она сильно расстроилась. Ну и звезданула промеж глаз… Я блок поставил! Но у нее удар правой, скажу тебе! Наша украинская гордость, братья Кличко отдыхают…

Гуменник от расстройства даже заикал и, пожалуй, врезал бы Ляху, но в голове еще не остыл огненный похмельный шар, причиняющий боль от резких движений.

— Ты ответишь за это, — вяло пригрозил он. — А сейчас добудь мне чарку виски.

— Придем на родину — добуду, батько! Хоть ведро! Гуменник наконец осмотрелся:

— Куда привел меня? Это что такое?

— Государственная граница. Вон таможня, батько! — оживился телохранитель. — Может, рискнем через КПП? Москаля беру на себя…

— Вижу, что таможня! — оборвал батько. — Ты на флаг посмотри!

— Что флаг? Жовто-блакитный…

— А что это значит? Ну ты и тупой, Лях!

— Значит, мы в родной Украине! То-то я смотрю, места знакомые…

— Когда мы границу перешли, отследил? Мы же мутанта ловили в России!

Телохранитель подумал, повертел головой и вдруг ударил себя по лбу:

— Вспомнил! Батько, я вспомнил! Когда ты собрался на Москву, то побежал в Украину за своей саблюкой. Чтоб москалей рубать. Вот и перешли!

— Ну ладно. — Гуменник вышел на середину улицы и распрямился. — Пошли в кабак. Мне бы хоть рюмку виски сейчас… И позвонить надо.

И пошел по асфальту, постукивая стеком по голенищу хромового сапога.

— Да рано еще, — занудил Лях. — Кабаки закрыты…

— Мне откроют! Увидят, батько пришел, — откроют! Не то лицензию отниму.

— Как думаешь, батько, мутанта поймали?

— Дременко его на свою родную дочку ловит. Пусть только не поймает!

— На его дочку и я бы попался! — раздухарился телохранитель. — Гарна телка…

— Ты сдурел? — оборвал его Гуменник. — Она самому Джону понравилась. Запал американец, как волк голодный на голяшку. В Штаты задумал увезти.

— Шо за несправедливость, — заворчал Лях. — Як добра дивчина, так американцам. Сам же говорил — украинский генофонд…

— Нам Штаты прыручаты треба, щоб за нас стоялы, щоб москали не робылы замах на нашу самостийнисть.

Они остановились возле распахнутых настежь дверей какого-то кабака.

— Ну що, дывысь, Лях! — обрадовался батько. — Видчи-нылы! Заходымо!

Как и положено, первым вошел телохранитель, оценил обстановку — за столиками придремывали редкие посетители, за стойкой скучал бармен.

— Виски! — подсаживая шефа на барный табурет, потребовал Лях. — Тры по сто. И телефон.