Мэйв Флай - С. Дж. Лид
Таллула не грустит, Таллула говорит, что такие девушки, как Кейт, приходят и уходят.
Таллула говорит, что надо танцевать.
И я двигаюсь. Я не перестаю двигаться. Я не позволяю себе останавливаться надолго. Песня за песней. Я позволяю волку взять верх. Я позволяю Таллуле взять верх. Я теряю себя. Пока...
Кто-то тянет Мэйв. Словно кто-то натягивает веревку, о существовании которой она не подозревала. Я открываю глаза и осматриваю помещение. У туалетов какая-то суматоха, толпа людей проталкивается ближе и убегает. Я слышу крики, всего несколько. Дерек, должно быть, очнулся, или кто-то нашел способ проникнуть внутрь. Девушка кричит, что кто-то должен позвонить в 911. Вышибалы целеустремленно двигались, переговаривались по рациям, официанты пытались разглядеть все получше и перешептывались друг с другом. Но ничего из этого не привлекло Мэйв. Ничто из этого не вернуло меня в ту ночь.
Сквозь тела, огни и туман, сквозь все то, что танцует внутри меня, мужчина не делает никаких движений ни в сторону, ни в направлении суматохи. Он стоит напротив меня на танцполе, не шевелясь. Целеустремленный. Глаза, которые, как мне кажется, двух разных цветов, но я так и не знаю. Глаза, которые видят меня, в темных комнатах и на свету. Настолько, насколько я могу быть видимой.
Гидеон там, а я здесь.
Он пробирается сквозь толпу в красном колпаке, незнакомая мне красивая женщина в сексуальном костюме охотника смотрит ему вслед.
Гидеон смотрит на меня.
И больше никого нет. Нет никакой вечеринки. Нет суматохи. Ни истекающего кровью режиссера, ни разбитого сердца подруги.
Почему я вообще думала, что есть что-то еще?
Все, чему я посвящала свое время: куклы и таинственная девушка, часы, потраченные впустую на попытки подражать писателям и персонажам книг и фильмов, примерять на себя чужие жизни. Что все это значит? Возможно, я - ничто, если не другие люди. Возможно, я никто, если не Таллула. Но Таллулы сейчас здесь нет, и я задаюсь вопросом, была ли она на самом деле. Есть горе, ненависть к себе, страх, ярость и мучение, но сейчас они утихли. Он смотрит мне в глаза.
Mолча.
Земля снова содрогается, на этот раз сильнее. Я не знаю. Мне все равно.
Он смотрит мне в глаза.
Есть только Гидеон и Мэйв.
Только мы.
46
Мы оставляем машину у отеля и выходим как раз в тот момент, когда начинают мигать красные и синие огни. На протяжении всей прогулки у меня мурашки бегут по коже. Меня переполняют беспокойство, желание и ужас, удовлетворение и уверенность в том, что рядом со мной мужчина. Мы не разговариваем. Для этого нет слов. Если об этом и писали, и пели, и снимали фильмы, я никогда не былa свидетелем этого.
Мы подходим к дому, и я останавливаюсь на пороге. Я поворачиваюсь к нему, нащупывая пальцами ключ, над нами нависают кости Хильды, светятся и двигаются украшения для Хэллоуина. Дети давно уже бегают по улице за конфетами. Я расставила миски с ними перед Франкенштейном и одержимой девушкой, перед мумией и привидением, и они были успешно расхватаны.
В доме моей бабушки еще никогда не было мужчин. В нашем доме. В моем доме.
Я жду, что Таллула заговорит, но она ничего не говорит.
- Хочешь... - вздыхаю я и понимаю, что тоже едва могу говорить с этим мужчиной, стоящим передо мной.
С этими чувствами, которые я не позволяю себе назвать. Мне тесно в груди, и я слишком полна, слишком полна желаний, слишком полна жизни. Ядовитые кактусы по обе стороны от меня.
- Хочешь войти?
* * *
Kрасный колпак падает на пол в фойе.
Ушки кролика.
Рубашка. Корсет. Штаны.
Он толкает меня к стене, и бутафорская ваза разбивается вдребезги. Я стону, когда его язык находит мою шею, когда его руки находят части меня, которые кричат о нем. Я толкаю его в гостиную, прижимаю к дивану, рву его трусы, и мы опрокидываемся на него. На диване, на полу, на журнальном столике и креслах. Его руки на мне, мои пальцы на нем, языки, губы, зубы, пот, пальцы в волосах, горячее дыхание на горле, сосках, бедрах и ляжках. Мы пожираем друг друга. Мы берем и отдаем, и этого слишком много, и этого никогда не будет достаточно. Я не могу подойти к нему достаточно близко, я не могу ощутить его кожу на своей коже. Я не могу...
Неоновый свет и шум вечеринок нa Стрипе и в городе заливают нас через стекло.
То, что росло во мне - не ярость, не злость, не страх и не боль. Оно расширяется, толкает и тянет меня внутрь, освещает меня изнутри и снаружи. Это по-своему изысканно и болезненно, и это всепоглощающе, всевозбуждающе. Этот человек вдохновляет меня. Благодаря ему я так жива.
Мы не играем никаких песен. Мы не используем никаких игрушек. Обезьяна, волк и моя бабушка молчат.
Есть Гидеон, и есть я.
Его глаза и мои глаза.
Ничего больше.
Я понятия не имела.
Я не знала.
Я не знала.
Он снова входит в меня, и мы извергаемся вместе.
47
Я просыпаюсь на смятых простынях и чувствую, что рядом со мной на кровати лежит большое тело. Я прохожу в гостиную и обнаруживаю, что Гидеон сидит и читает вместе с котом Лестером. Они сидят в одном кресле, которое прошлой ночью было использовано лучше, чем когда-либо прежде. Мое тело откликается на воспоминания, и в нем снова просыпается голод. Я хочу больше, больше его.
Первым делом, я иду на кухню за кофе. Он уже сварил. Я съедаю четыре миндаля и маленький квадратик темного шоколада, а потом иду садиться в кресло рядом с его креслом.
- Что за книга? - спрашиваю я.
- "Фауст" Гете, - отвечает он, дочитывая страницу и откладывая книгу.
Этот экземпляр на немецком языке.
- Ты умеешь читать?
Он поднимает бровь.
- Tы все еще думаешь, что я - только спортсмен, без других интересов и талантов.
- Ты обладаешь некоторыми другими талантами, - говорю я и делаю длинный медленный глоток кофе, надеясь, что он не видит моего лица.
- Мэйв Флай. Tы краснеешь?
- Я не краснею.
Гидеон опускает кота Лестера на пол и поворачивается ко мне.
- Знаешь, - говорит он, вставая и наклоняясь над моим
