Сефира и другие предательства - Джон Лэнган
– Ну хорошо, – заговорила Виктория, опуская стакан. – Я хочу… Ты должна помнить, что твой отец любит твою мать. И она его любит. Несмотря ни на что, они любят друг друга так, как ни одна пара, которую я когда-либо знала. Обещай мне, что будешь об этом помнить.
– Я знаю, что они любят друг друга, – сказала Герт, хотя могла бы назвать несколько фактов, в которых была бы меньше уверена.
– Очень любят, голубушка, клянусь тебе. Но твой папа… – словно надеясь найти нужные слова на потолке, Виктория подняла к нему глаза. – Ох, твой отец.
– Да?
– Позволь, я… Когда тебе было годика два, ваш отец провел пару-тройку дней, обзванивая всех, кого знал. Кому не удалось дозвониться, тому написал. Во всех тех письмах и звонках он сообщал об одном: последние семь лет у него роман. Он решил разом покончить с этим, и единственный способ осуществить свой выбор – признаться своей семье, всем своим друзьям, начиная с вашей матери.
Герт попыталась представить себе, способен ли отец быть настолько решительным в каком-либо вопросе.
– И как ты на это среагировала?
– В двух словах: была потрясена. Это один из тех случаев, когда я точно помню, где была и что делала. В тот момент я находилась в убогом мотеле за пределами Вашингтона, готовилась к интервью с человеком, утверждавшим, что у него якобы имеется компромат на младшего сенатора из Нью-Йорка. В номере стояла односпальная кровать, вибрирующая, если опустить в приемник деньги, на ней лежало покрывало омерзительной оранжево-желтой расцветки. Слишком тонкие стены были отделаны дешевыми панелями, и почти час я слушала, как парочка в соседнем, слева от меня, номере занимается пьяным сексом, а в другом, справа, заходится плачем ребенок. Просто класс. Было начало десятого. Я включила телевизор, пытаясь заглушить течение жизни вокруг, звучал саундтрек из «Далласа». Когда зазвонил телефон, я решила, что звонит мой редактор, чтобы подкинуть еще один вопрос, осенивший его в последнюю минуту. У сенатора уже имелась репутация мстительного сукина сына, и мой редактор нервничал из-за любой небезупречной статьи. В общем, когда я услышала в трубке голос твоего отца, первое, о чем подумала: откуда у него этот номер? Потом до меня дошло, о чем он говорит и… – Виктория покачала головой. – Я чуть не рухнула там, где стояла. Всегда считала себя проницательной. Случись такое с кем-нибудь из моих друзей, я бы разглядела за милю. Но это…
– Что тебя так поразило? – спросила Герт.
– Шутишь? Твой отец изменял твоей матери. Во время начала их отношений, их помолвки, их брака. Кто на такое способен? Хорошо, способны многие, знаю, но твой отец, он был… Он, скажу, настолько убедительно играл роль преданного мужа… Это несправедливо. Он был преданным, он просто… попал в передрягу, оступился. Я наорала на него: «Что, черт возьми, ты наделал, урод ты такой!» Я сразу подумала о твоей матери, она с двумя маленькими детьми, как, что ей теперь делать?..
«Не тормозит ли алкоголь ее восприятие?» – подумала Герт, а вслух спросила:
– Так как насчет другой женщины?
– А, той! – Виктория выплюнула слово, будто кусочек испорченного мяса. – Я знаю, – она подняла руку предотвратить возражение, которое Герт и не собиралась выдвигать, – знаю, это несправедливо. Всегда участвуют двое, и все такое, но… – Виктория хлопнула ладонью по столу, привлекая взгляды обедающих по обе стороны от них. – Это была замужняя женщина, ради всего святого, и замужняя на протяжении многих лет.
– И ты… ты знала ее?
– Нет, что странно, ведь она жила рядом, через три дома от меня. Еще когда у меня был дом на Семьдесят первой улице. За все те годы я видела ее бог знает сколько раз, но никогда не обращала на нее внимания. С чего вдруг? Я же не знала, что она… в общем, ничего я не знала. Это все изменило. Хотя был уже двенадцатый час, когда я наконец положила трубку, я сразу же мысленно вернулась к разговору с твоим отцом. Был такой парень, Фил Димарко, частный детектив, услугами которого мы в газете пользовались. Он специализировался на случаях измен супругов богатых и влиятельных людей. Мы обращались к его услугам всякий раз, когда, по слухам, тот или иной политик либо та или иная кинозвезда нарушали свои брачные обеты. Он обходился нам чертовски дорого, но мы вели с ним такого рода дела, поэтому он пообещал: узнает что и как и перезвонит мне.
– А зачем? – удивилась Герт. – Зачем ты обратилась к детективу?
– Один из моих старинных друзей только что признался, что много лет лгал мне: согласись, не вполне то заявление, которому можно доверять. Кто мог сказать, искренне ли его признание или это ложь? Меня всю колотило. Я только и думала, что о твоей маме, о тебе и твоем братике. Это произошло, когда вы жили в доме на Овсяной улице. Не знаю, помнишь ли ты, – входная дверь там была такой огромной, что естественней смотрелась бы на входе в средневековый замок. Такая странная и неправдоподобная. Всякий раз, когда я открывала ее, Веб кричал: «Тетя Вики!» и бежал ко мне на пухленьких ножках. Ты же всегда вела себя более сдержанно: пряталась за мамой, прижимая к груди этого медвежонка Плюшку, как щит, пока мама не делала шаг в сторону, легонько выталкивая вас вперед. И вот теперь… Ваш отец всерьез испортил вам жизни. Вся ситуация казалась мне жутко несправедливой, вы не заслужили такого. И я решила, что постараюсь хотя бы выяснить, говорит ли он правду; мне казалось, это единственное, что я могла бы сделать для твоей мамы, для вас.
– И что же разузнал этот Фил? – спросила Герт. – Отец говорил правду?
– Насколько Фил Димарко смог определить, а он проделал более тщательную работу, чем я ожидала, и предложил продолжить расследование, но я решила, что не стоит… В общем, да, ваш отец был честен со мной, с нами. И это хорошо. В том смысле, что исключало альтернативу. Вы-то с Вебом наверняка не помните ничего из того, что последовало за этим
