Сергей Алексеев - Мутанты

Подземным же ходом она вернулась в хату и, не стряхивая с себя пыли, села на пол, свесила ноги в люк и заплакла:

— Эх, Юрко… Я и сама тыала хотун… Да ведь не могу так сразу. Я и сама одичала!

В это время со стороны Украины кто-то в дверь постучал резко и требовательно. Оксана даже не шевельнулась, хотела сделать вид, что нет никого в хате, но свет горел, и потому стук лишь усилился.

— Ну что вам надо? — сердито спросила она. — Опять кого-то рожать приспичило?

— Ксана! — услышала голос родителя. — Открой, разговор есть!

И она спохватилась, что напрочь забыла про отца, возясь с женихом и устраивая свою жизнь. Встрепенулась — и к двери.

— Тату? Ты как себя чувствуешь? Загрудинное жжение есть?

— У меня в другом месте жжение, — отозвался тот. — Открой!

Оксана покружилась, а дверь заперта на внутренний замок и ключей нигде нет. Но вспомнила, что окно, выбитое кумулятивной гранатой, до сих пор не вставлено и только одеялом завешено. Откинула его, выглянула, насколько позволяла решетка.

— Иди сюда! — позвала отца.

— Тебя что, заперли? — забеспокоился тот. — Кто посмел?

— Ко мне жених приехал, тату, — с горечью и сквозь слезы сообщила она.

— Кто?

— Юрко, тату, дождалась вот…

— И где же он?

— Сбежал от меня… Сижу вот и плачу. Никому я не нужна…

— Ну-ка прекрати! — строго сказал Дременко. — Такая красавица и не нужна! Выбирайся из этого партизанского гнезда и пошли со мной!

— Куда, тату?

— Нового жениха искать. Мы тебе такого найдем — только ахнут!

— Нет таких у нас в Братково. Я же всех потенциальных знаю.

— Приезжие есть.

— Это все контрабандисты и бандюганы… Тарас Опанасович приник к решетке и зашептал:

— Американец к нам приехал, первый раз за всю историю Америки. Сэр Джон зовут…

— Да мы уже познакомились, в резиденции, — вздохнула она. — Такой охальник…

— Нравится?

— Не то чтобы очень… А потом, я в Америку не собираюсь.

— Там разберемся, вылазь! Организуем вам нечаянную встречу. Он всю ночь сегодня будет вдоль границы прогуливаться. И ты тоже.

Оксана на секунду задумалась, после чего с вызовом оглянулась на подпол:

— А что? Назло ему! Пусть своих айбасов стреляет! Я с американцем погуляю. Вон какая ночка теплая, духмяная, волшебная… Закружу ему голову, чоорон хотун!

Отвернула гайки на решетке, задрала подол и перелезла через подоконник на волю…

Они так и просидели весь день в бане. Толстокожий Куров и вовсе проспал с утра до вечера и вставал с полка, только чтобы съесть принесенную бабкой пищу с праздничного стола. А Сова покою не знала — то и дело бегала в хату, прокрадывалась на цыпочках и прислушивалась, что в подполе творится. А там сначала ругались, шумели и вроде даже дрались. Но может, и не дрались, а внук волю давал рукам, проявлял свой кундал и получал за это. Должно быть, сильно разошлись — люк своротили вместе с диваном, из посудника плошки полетели. Бабка подпол закрыла и на всякий случай пулемет разрядила. Она по опыту знала, что после ссор, как после грозы, всегда светло и радостно становится. Ну, повздорили, выпустили лишний пар, ынеркию, и опять благодать. А пара этого за годы разлуки вон сколько у них накопилось — пока весь выйдет, не один день в подполье сидеть придется.

— Не суетись ты! — прикрикивал на Сову дед, просыпаясь. — Лучше вон возьми бубен и камлать учись. Или поспи, а то в полночь шаманить пойдем. Надо внука выручать.

— Взрывчатки-то сколько брать? Мы ведь теперь вдвоем только пуда два унесем, а раньше одна столько таскала..

— Я тебе дам — взрывчатки! — пригрозил Куров. — Мы пока магической силой айбасов крушить станем. Ты лучше мне горилки принеси, чтоб кундал поднять.

— Нечего! Юрко вон почти не пьет, а шаманит. Добывай ынеркию из воздуха, как в телевизоре кажут, или вон упражнениями всякими. Ега называется.

— Сама ты Яга! Йога! Ты из воздуха получай! Я мужчина основательный, зрелый и привык брать ынеркию от натурального продукта. Поздно переучиваться… Наливай!

Раньше бы она закатила монолог на полчаса, но тут притащила четверть, скупой рукой плеснула в банный ковшик:

— Ладно, чтоб склеилось у них.

— Давай, чтоб операция у нас склеилась! Давно мы с тобой не шаманили, а? Не страшно хоть? А то прими для храбрости.

— У меня кундал и без горилки тутан!

— Сигналы-то наши помнишь?

— Еще бы! И сейчас в ушах стоит, как ты воробьем чирикал! — усмехнулась Сова, делая глаза загадочными. — А какие силы и средства приготовить?

Дед развалился на полке:

— Лопату, грабли и кусачки возьми.

— Козла брать?

— На что?

— В дозоре постоит. Или для отвода глаз.

— Сама постоишь для отвода. Еще прихвати калоши резиновые…

И захрапел, старый черт! А тут хоть сама с собой разговаривай или с козлом. Сова грядки пополола, вечером полила огород и снова в хату прокралась, а у молодежи там опять дискуссия: и Оксанка на шаманском уже чешет, и Юрко вроде язык вспомнил, но никак договориться не могут. Ладно, может, к утру разберутся…

Заполночь бабка Курова растолкала, умыться подала. И сразу стало видно, отдохнул дед — заметил, наконец, Сову и, леший, ущипнул за талию.

— А ты еще ничего, юрюнг курдук!

Ласковое слово перед операцией, оно ведь как политзанятие, дух повышает. Быстро собрались и огородами на край села. Там бабка встала в дозор среди крестов и надгробий, а Куров калоши надел, кусачками проход в колючей проволоке сделал, проник на контрольно-следовую полосу и оттуда уже давай соловьем ее высвистывать. Сова к нему проползла и тычком в бок:

— Сдурел, что ли? Начало августа. Соловьи-то не поют давно!

— Забыл! Да кто их слушает-то теперь? Все одно не поймут.

— Не нарушай маскировку!

— А как тебе сигналы-то подавать?

— Козлом кричи, Степкой. Его все знают… Дел даже обиделся:

— Ты бы его переименовала, что ли, другой паспорт выписала…

— Погожу пока. Ты еще мне предложение не сделал… Он аж подскочил, забыв, что находится в запретной зоне

да еще под яркими фонарями:

— Какое еще предложение? В ночной клуб, что ли?

— Для начала, может, и в клуб…

Куров первый пограничный столб подкопал, раскачал его и перевернул гербами наоборот.

— Ты еще там плясать пойдешь, — сказал, — как Тамарка Кожедуб.

Сова граблями полосу разровняла, следы скрыла.

— Что бы и не поплясать? Я женщина свободная…

— Наблюдение веди! — застрожился дед. — Свободная… Таким образом они пять погранзнаков развернули, уже до