Прах и пепел - Владимир Владимирович Чубуков
В тесной гипсовой камере Карелин осваивал собственное тело, наделяя все части его нематериальными смыслами. Потом, выбираясь на свет, с изумлением осматривал и ощупывал себя, будто впервые видел эти руки, ноги и пальцы с удивительными чешуйками ногтей, этот странный, сюрреалистический отросток в паху, эти загадочные ландшафты плоти над ним…
Граббе привязывал Карелина к стулу, гипнотизировал, внушая, что он погружается в ад, в раскаленную тьму. Надевал на голову Карелину целлофановый пакет, начинал душить и внушал, что этот пакет – последнее спасение, небесная защитная пленка, которая препятствует ядовитой атмосфере ада проникнуть в сознание и духовно убить.
Карелин задыхался с блаженной улыбкой небожителя на лице, зная, что между ним и воздухом ада – надежная всевышняя пленка. Но Граббе гипнотическим шепотом объявлял, что Бог проклял его, что небесное благословение и защита отняты, и стаскивал пакет с головы Карелина. Вдыхая свежий воздух, тот цепенел от ужаса, чувствуя, как адская отрава заполняет легкие, после чего терял сознание.
Отдельный цикл медитаций был рассчитан на то, чтобы Карелин влюбился в собственную тень, которую часами разглядывал по ночам при свете то свечи, то электрической лампы, внушая себе, как женственно прекрасна каждая линия этой тени, как вдохновляет и окрыляет эта тень, как ее черты отзываются в сердце сладким щемящим чувством, как желанна ее темнота.
Когда Карелин наконец по-настоящему влюбился и уже не мог смотреть на свою тень без сильного волнения, Граббе заставил его под гипнозом изнасиловать тень, потом, обливаясь слезами, просить у нее прощения. Вслед за тем Карелин подмечал, как тень, забеременев, округляется, как зреет плод в ее чреве. В гипнотическом трансе наблюдал он, как тень на стене рожает их сына и дочь, как теней становится трое, как все они с надеждой смотрят на него.
Затем начинался цикл медитаций, доводящий Карелина до ненависти к собственной тени, до жажды уничтожения ее и всех ее порождений.
Когда ненависть уже кипела, Граббе объяснил Карелину, что, ненавидя собственную тень, он только сильнее привязывает себя к ней, поэтому ненависть, как и равнодушие, не в силах покончить с этой темной двухмерной тварью.
Карелину следовало научиться излучать из себя ненависть в виде любви, желая своей тени высшего блага – просветления. Тень, просветляясь, начнет растворяться в лучах света, тогда-то и уничтожится полностью. Желание высшего блага для тени выльется в ее гибель. Так ненависть достигнет цели через благожелательность.
У Карелина мутился разум, когда он пытался выразить свою ненависть через любовь. Здесь помогло приобретенное недавно умение отождествлять отдельные силы своей души с отдельными органами тела. Перенося проблему из туманной и мутной психической области в ясное стереометрическое пространство телесных форм, он интуитивно продвигался в верном направлении, словно бы задействуя неосознанные, но привычные соматические рефлексы. Теперь желать гибели для своей тени через желание высшего блага стало для него так же просто, как выполнить ряд хорошо разученных танцевальных движений.
Карелин раз за разом упоенно погружался в медитацию и увидел, наконец, что его тень просветляется, становится зыбкой, словно тень пыльного облака, а не человека, постепенно тает, разрежается, бледнеет и полностью стирается со всех поверхностей.
Восторженно кружил он в подобии вальса по комнате, обнимая невидимую партнершу – просветленную тень-невидимку, точнее сказать, голую идею тени без нее самой. С исчезновением тени тело и душа Карелина сделались более легкими и утонченными.
Впоследствии Граббе разъяснил, что тень на самом деле не исчезла, но разум, поднаторевший в медитациях, просто исключил ее из суммы зрительных образов, передаваемых глазами в мозг. А в этом-то и была цель всех упражнений с тенью – приучить разум свободно оперировать образами внешнего мира. Тень же – всего лишь символ человеческой несвободы, и вред приносит не она сама, но ее отпечаток в уме.
Медитации следовали за медитациями, условия их все усложнялись. Гипноз, который Граббе присоединял к медитациям, становился все более изощренным. Карелин не понимал общего смысла всех упражнений, усердно выполняемых по инструкциям, но, когда курс реабилитации завершился, он был счастлив.
Он вспомнил свое имя – Андрей, и отчество – Геннадьевич, и всю свою жизнь. Он готов был нырнуть с головой в распахнутый мир, готов отправиться к матери, безвестно его потерявшей восемь лет назад, готов был вернуть себе нишу в общественном муравейнике. Но не спешил это сделать.
Ждал, что Граббе предложит ему что-то еще сверх курса реабилитации. Чуял нутром эту возможность. И дождался.
В тот раз они вновь пили чай, как и в памятный день знакомства. Граббе молчал, выжидая, и Карелин тоже молчал, волнуясь.
– Хочу тебе, Андрюша, предложить опасную роль, – начал Граббе. – Опасную, но исключительную…
– Согласен! – выпалил тот.
– Да ты ж дослушай!
– Я тебе говорю: согласен. И точка. А теперь, Олег Карлыч, можешь говорить все что хочешь. А уж я-то назад не сверну.
Граббе рассказал Карелину, что давно мечтает о трудном и опасном предприятии: отыскать и убить своего старшего брата Максима, ставшего еще прежде него свиноморовским зомби и пособлявшего колдуну овладеть душой Олега Карловича. После гибели Свиноморова Максим не освободился от власти колдуна, но стал для него мостом между мирами – земным и адским. Еще прежде зомбирования Максим поджаривался на огне коптящей темной страсти, постыдно и мучительно влюбившись в Свиноморова (вероятно, не без колдовского понуждения), готов был жизнью пожертвовать и сам умолял колдуна превратить его, Максима, в зомби. И теперь Свиноморов мертвой хваткой вцепился в преданное «я» любовника и фаната, и через трубку его души вдыхает воздух нашего мира, через нее же отравляя мир ядовитым духом.
Найти Максима можно было через Поганушкина – человека, который знает все обо всех, черпая сведения из никому не ведомых источников. Поговаривали, что Поганушкин пользуется магией собственного изобретения, которая не подпадает ни под одну магическую категорию. Все мистики Нижнего Порога привыкли обращаться к Поганушкину за помощью в поисках кого и чего угодно, зная, что его сведения всегда точны.
Когда будет установлено местоположение брата, Граббе планировал отправиться туда и убить его. Но одолеть Максима в одиночку – о таком лучше не мечтать, а вот у двоих уже есть шанс. И этот шанс возрастет, если прибегнуть к одной методе, досконально изученной Олегом Карловичем.
Граббе станет коматозным странником – введет себя в искусственную кому специального типа и, лежа телом в постели, незримо будет сопутствовать Карелину в качестве как бы ангела-хранителя, способного и подсказки давать в нужный момент, и ментально атаковать врага, помрачая и парализуя его рассудок.
– И это, заметь, предлагаю не для того, чтобы тебя подставить под удар, а самому остаться в безопасности, – пояснил Граббе. – Коматозный странник рискует не вернуться в свое тело, его абстрагированное сознание может попасть в колдовскую ловушку и, при живом еще теле, отправиться прямо в ад. Риск очень велик. Но в таком виде я принесу гораздо больше пользы, и наши совместные силы возрастут процентов на двенадцать сравнительно с тем, как если бы мы оба во плоти отправились за Максимом. Я все просчитал: опасность для меня лично возрастает пропорционально степени нашей совместной эффективности.
Они начали приготовления к операции. Граббе отправился к Поганушкину, дорого заплатил ему, и тот указал место, где сейчас обитает Максим: заброшенные каменоломни на восточной окраине города.
Перед походом туда друзья решили съездить к старцу-схимнику Ефрему за благословением.
Иеросхимонах Ефрем Звездодерских подвизался в Свято-Введенском монастыре, близ станицы Муравьевской, в девяти километрах к северо-западу от Нижнего Порога, и был известен как суровый подвижник, прозорливец и даже пророк. Его благословение означало успех любого предприятия, но старец благословениями не разбрасывался. Поэтому Граббе, отправляясь к нему, не находил себе места от волнения. Карелин же, напротив, жадно раздувал ноздри в предвкушении битвы и считал, что, в принципе, можно и не тратить на старца драгоценное время.
Отстояв очередь перед кельей схимника (словно очередь в поликлинике перед кабинетом какого-нибудь медлительного кардиолога), друзья по приглашению послушника вошли к старцу. Тот сидел, болезненно грузный, на электрическом стуле, который, по иронии запутанных судеб, попал
